Тьфу ты, вспылила
— Да кому ты вообще сдалась, старый хрыч? Только и умеешь, что обузу на шею вешать. Шаркаешь тут, смердишь. Будь моя воля, я бы тебя… Но приходится терпеть. Ненавижу!
Марина чуть не поперхнулась чаем. Только что она болтала с бабушкой, Валентиной Ильиничной, по видеосвязи. Та ненадолго вышла.
— Подожди, ласточка, я мигом, — сказала она, кряхтя, поднялась с кресла и вышла в прихожую.
Телефон остался на столе. Камера работала, микрофон тоже. Марина тем временем перевела взгляд на экран ноутбука. И тут… Произошло это. Голос, доносящийся из коридора.
Сначала Марина подумала, что ей показалось. И, наверное, она бы так и решила, если бы не глянула на телефон. Судя по скрипу двери, в комнату кто-то зашёл. На экране мелькнули чужие руки, потом бок, потом — лицо.
Лена. Жена брата. Да, голос был её.
Женщина подошла к бабушкиной кровати, приподняла подушку, затем матрас, порылась под ним.
— Сидит тут, чаи распивает… Хоть бы уже сдохла, ей-богу. Чего тянуть кота за хвост? Толку от тебя ноль, только воздух портишь да квадратные метры занимаешь… — ворчала невестка.
Марина остолбенела. На пару секунд она забыла, как дышать.
Вскоре Лена удалилась, так и не заметив камеру. А через пару минут вернулась бабушка. Улыбнулась, но улыбка не дотянулась до глаз.
— Вот и я. Кстати, не спросила. Как у тебя на работе? Всё в порядке? — будто ни о чём спросила Валентина Ильинична.
Марина резко кивнула. Она всё ещё переваривала услышанное, хотя внутри всё кричало, чтобы она тут же вскочила и выгнала эту наглую тварь. Сейчас же.
Валентина Ильинична всегда казалась Марине железной леди. Не то чтобы она повышала голос. Просто в ней чувствовалась та самая учительская строгость, отточенная годами в школьных классах, в разговорах с детьми и их родителями.
Тридцать пять лет она преподавала русский язык. Ученики её обожали: Валентина умела оживить даже скучную грамматику.
Когда умер дед, она не сломалась, но её прямая спина слегка согнулась. Она стала реже выходить на улицу и чаще болеть. Улыбка потускнела. И всё же Валентина не потеряла бодрости духа. Она считала, что каждый возраст прекрасен, и даже сейчас находила радость в жизни.
Марина всегда любила бабушку за то, что рядом с ней было спокойно. С ней любая проблема казалась решаемой. В своё время Валентина отдала внуку дачу, чтобы тот смог оплатить учёбу, а внучке — последние сбережения, которые та вложила в ипотеку.
Когда брат Марины, Сергей, после свадьбы пожаловался на дорогую аренду, бабушка сама предложила комнату. Мол, трёшка, места хватит, да и присмотр будет. Вдруг давление подскочит или сахар скакнёт?
— Всё равно мне одной скучно. А вам, молодым, помощь не помешает, — говорила она с горящими глазами.
Сергей обещал присматривать, а Марина тем временем помогала бабушке с продуктами, лекарствами и даже коммуналкой. Зарплата позволяла, а совесть — не позволяла оставаться в стороне. Иногда она давала наличные, иногда переводила на карту, а иногда, зная бабушкину привычку экономить, сама привозила еду. Внучка покупала рыбу, мясо, молочку, фрукты. Всё, чтобы бабушка питалась полноценно.
— Это твоё здоровье. Особенно при твоём диабете, — говорила Марина.
Бабушка благодарила, но отводила взгляд. Ей будто было неловко «обременять» родных.
Лена, жена Сергея, с самого начала казалась Марине скользкой. Медоточивые речи, слащавая вежливость, а в глазах — лёд. Взгляд, полный оценки, но без капли тепла. Марина не лезла. Это чужие отношения. Она лишь спрашивала у бабушки, всё ли нормально.
— Всё хорошо, родная, — уверяла Валентина. — Лена готовит, дом в порядке. Молодая ещё, конечно, но ничего. Опыт придёт.
Теперь Марина понимала: это была ложь. На людях Лена играла кроткую овечку. Но когда никто не видел…
— Бабуль, я всё слышала… Что это было?
Бабушка замолчала на секунду, будто плохо расслышала, затем опустила взгляд.
— Да ерунда, Марин, — вздохнула Валентина. — Лена просто устала. У них сейчас тяжёлый период, Серёжа на вахте. Вот она и срывается.
Марина, прищурившись, смотрела на бабушку, словно впервые её видела. Она замечала каждую новую морщинку, понимая, что в глазах Валентины больше нет прежнего огня. Упрямство осталось, усталость — тоже. Но появилось кое-что новое. Страх.
— Срывается? Бабуль, ты вообще слышала, что она сказала? Это не срыв. Это…
— Марин… — перебила её Валентина Ильинична. — Мне не сложно потерпеть. Ну подумаешь, вспылила. Молодая, горячая. А я и правда старая. Мне много не надо.
— Так. Бабуль. Не делай из меня дуру, — не выдержала Марина. — Или ты сейчас всё рассказываешь, или я сажусь в машину и еду к тебе. Выбирай.
Бабушка на мгновение замерла. Затем тяжело вздохнула, опустила плечи и поправила очки. Иллюзия рухнула. Теперь перед Мариной сидела не та сильная, улыбчивая женщина, а запуганная старушка.
— Я не хотела тебя грузить, — начала она. — Ты и так вся в работе, в заботах. Зачем тебе эти склоки? Думала, само рассосётся…
История с Леной, как оказалось, была куда грязнее, чем представляла Марина.
Молодые заселились к Валентине с огромными чемоданами и наполеоновскими планами скопить на квартиру за полгода. Сначала бабушка даже радовалась. Квартира ожила: по утрам слышались шаги, на кухне постоянно что-то готовили. Были разговоры, смех, пусть и натянутый. Лена первое время старалась: пекла пироги, подавала чай, пару раз даже сводила бабушку в поликлинику.
А потом Сергей уехал на вахту, и всё изменилось.
— Сначала она просто стала нервной, — рассказывала Валентина. — Ну, я думала, это из-за Серёжи. Потом стала забирать продукты. Говорила, что ты всё равно покупаешь много. МолНо теперь Марина знала правду — и больше не позволит никому обижать ту, кто всегда защищала её.
