— Так, стоп! Он мои деньги проедал, а теперь я ещё ему должна?! С чего вдруг?
— Он твой отчим! — выпалила мать.
Арина подняла брови так высоко, что лоб собрался в складки. Галина Петровна смотрела на неё, скрестив руки. В кухне стоял духотный жар, словно в бане. Дышать было нечем. Прямо как в их отношениях.
— Отец оставил мне половину квартиры. А этот мужчина мне никто, — ровно ответила Арина.
— Ты же понимаешь, — вздохнула мать. — Он здесь десять лет прожил. Вкладывался в ремонт, помогал, чем мог.
Арина едва сдержала смешок.
— Помогал? Это когда? Когда учил, как правильно картошку жарить, хотя сам бутерброд собрать не может?
— Ну, может, не деньгами, — пробормотала Галина. — Но он же семья. Ты сама его папой звала.
Девушка уставилась на магниты на холодильнике. Старые, с видами городов, где они бывали с отцом. Потом поездки прекратились. Как только в доме поселился Виктор.
— Один раз назвала, чтобы тебе было приятно, — тихо сказала Арина. — В четырнадцать. А он потом этим козырял, как козырной туз.
В памяти всплыло: она, красная от злости, врывается домой. Весь класс идёт в кино, а её не пустили. Отчим заявил, что «девчонке нечего шляться по вечерам».
— Но ведь все идут!
— В моё время, Арин, дети росли послушными. За такие капризы у нас ремнём награждали.
Он не кричал, но от его тона в горле встал ком. Арина тогда не заплакала. Но лёжа в темноте, слышала, как он ворчит за стеной:
— Избаловала ты её. Принцесса. Деньги на неё тратим, а отдачи ноль. В мои годы…
Она сжала кулаки. Это было только началом. Потом пошли придирки: «одевается как чучело», «слишком много ест», «болтает без умолку». Порой он командовал ею, будто она служанка в его вотчине.
Но Арина раскусила его: на работе он был никем, а дома изображал царя и бога.
— Мам, — она встряхнула головой. — Половина квартиры моя. Юридически. Виктора в документах нет.
— Ты не понимаешь. Если мы продадим и разделим пополам, он… он же это как нож в спину воспримет. Он тебя за дочь считает.
— О! Тогда вот что. А если я продам свою часть незнакомцу, и он будет делить кухню с этим «почти папой», это будет не нож?
Галина замерла. Губы её дрожали. Она боялась остаться одна.
— Он же столько лет тут… — прошептала она. — Вложил душу. Разве ты не чувствуешь?
— Чувствую. Чувствую, что если не отстою своё сейчас — никто за меня не заступится. И что с такими установками я когда-нибудь стану тобой. Посажу на шею мужика и буду терпеть.
Она ушла. Не могла больше быть в этом доме.
На улице пахло весной. Дети смеялись у киоска с мороженым. Всё было как обычно, будто в квартире на пятом этаже не случилось маленькое крушение мира.
Арина не звонила матери неделю. Зачем? Чтобы слышать чужие слова из её уст?
Она пошла к риелтору. Объяснила: хочет продать долю, купить комнату или студию. Что угодно, лишь бы не снимать и не жить рядом с ними.
Покупатель нашёлся быстро. Скромный мужчина после развода. Вёл себя тихо, даже мать не довёл до истерики. Удивительно.
Но потом на Арину обрушились голосовые:
— Ты не квартиру продаёшь. Ты семью разрушаешь.
Она слушала и молчала. А внутри росло чувство вины. Может, она и правда предательница?
Тогда она позвонила отцу. Редко, но звонила — когда становилось невмоготу.
— Пап, помнишь квартиру? Мама хочет, чтобы её муж получил долю. Мол, десять лет жил.
На том конце затянувшаяся пауза. Потом тяжёлый вздох:
— Я не просто так оформлял её на тебя. Чтобы ты потом не мыкалась. А что твоя мать там натворила — её проблемы.
Арина аж подпрыгнула. Она-то думала, что половина — её с самого начала.
— То есть я права?
— Ты взрослая. Делай, как считаешь нужным. Но без глупостей.
После этого звонка стало легче. Но в голову полезло другое воспоминание.
Колледж. Мать с Виктором заявили: содержать её не будут. Устроилась раздавать листовки. В тот день купила йогурты и кусочек колбасы — положила в холодильник.
Утром остались крохи. Виктор сидел, ел картошку, запивая молоком из пакета.
— Это ты взял моё?
— А что, твоё? — фыркнул он. — У нас всё общее. Вот своих детей заведёшь — поймёшь.
С тех пор она ела на улице.
Но это было не всё. Мать постоянно просила денег:
— Порошок кончился. Скидываемся.
Хотя Арина знала: порошок есть. Она сама купила его на прошлой неделе.
С каждым месяцем она всё яснее понимала: её зарплата уходит на мужика, который годами не работал, но всегда знал, как ей жить.
Теперь всё изменилось. Она подписала документы, поблагодарила риелтора и вышла на улицу. С пустотой внутри, но лёгкой.
Они с матерью молчали. Будто обе поняли: так проще.
Прошло две недели. Арина купила новое бельё, записалась на массаж. Начала искать студию. Место, где никто не будет учить её жить.
Прошло полгода. Если бы не звонок бабушки, она бы так и не узнала:
— Галя тоже продала квартиру. С Виктором всё… не сложилось.
— Ушёл?
— К другой. Нашёл шею потеплее.
Арина не злорадствовала. Но внутри что-то встало на место.
— Она говорит, ты семью разрушила, — осторожно добавила бабушка. — Мол, потерпела бы — всё наладилось.
— Терпеть? Она-то меня не терпела, когда я её «мужу» мешала.
Бабушка вздохнула. Они поговорили о другом — о погоде, о здоровье. Потом связь прервалась.
На следующий день Арина шла по улице. Мимо витрин, ларьков, кафе. Всё как всегда. Только в голове — тишина.
На углу она увидела вывеску агентства недвижимости. Остановилась, скользнула взглядом по фото. Потом нащупала в кармане ключи. Свои.
Теперь её никто не учиОна сжала ключи в кулаке, повернулась и пошла прочь — в свою новую жизнь, где не было места чужим правилам.
