— Так, стоп! Он мои деньги проел, а теперь я ещё ему должна?! С чего вдруг?
— Он твой отчим! — выпалила мать.
Светлана подняла брови так высоко, что лоб собрался в гармошку. Мать смотрела на неё, скрестив руки. На кухне стояла духота, как в их разговорах последние годы.
— Отец оставил мне долю. А этот человек мне никто, — ровно ответила Света.
— Ты должна понимать, — вздохнула Лидия. — Он здесь десять лет. Вкладывался, помогал…
Света фыркнула, едва сдерживая смешок.
— Помогал? Когда? Когда учил меня жарить картошку для него, хотя сам даже яичницу не умеет?
— Ну, может, не деньгами, — замялась мать. — Но он семья. Ты же сама его папой звала.
Света уставилась на магниты холодильника — старые, с видами городов, купленные в поездках с отцом. Коллекция застыла, когда в доме появился Артём.
— Один раз назвала, чтобы ты не переживала. В четырнадцать. А он потом этим, как флагом, размахивал.
Всплыло воспоминание: Света прибегает домой, сжимая кулаки. Все пошли в кино, а её не пустили. Артём заявил: «Девчонке нечего шляться, дома сиди».
— Но почему?!
— В мои годы, — говорил он спокойно, отчего в горле вставал ком, — за такие слова ремнём воспитывали.
Она не плакала. Лежала, уткнувшись в подушку, и слушала, как он ворчит матери:
— Разбаловала. Принцесса. Деньги на неё улетают, а толку…
Потом были придирки: «неряха», «много ест», «болтает попусту». Командовал, будто она служанка.
Но Света поняла: он просто вымещал злость. На работе его никто не слушал, да и работал он спустя рукава. Зато дома мог орать, стучать кулаком, делать вид, что решает что-то.
— Мам, — Света очнулась. — Половина моя. По закону. Артёма в документах нет.
— Ты не понимаешь. Если продадим без него, он… он же как дочь тебя считает.
— Ага. А если я продам свою часть чужому, и он будет делить кухню с этим «почти папой», это не предательство?
Лидия замолчала. Губы дрожали. Она боялась остаться одна.
— Он душу вложил, — прошептала. — Неужели не чувствуешь?
— Чувствую. Что если не отстою своё — никто не отстоит. И что с твоей логикой я тоже однажды стану тобой. Посажу на шею мужика и буду плакаться.
Она ушла. Не могла дышать в этом доме.
На улице — весна. Автобус гудел, дети ели эскимо. Жизнь шла дальше, будто в той квартире не случилось маленького крушения.
Света не звонила матери неделю. Зачем говорить с тем, кто лишь повторяет чужие слова?
Она обратилась к риелтору: хочет продать долю, купить хоть комнату — лишь бы не снимать и не жить рядом с Артёмом.
Покупатель нашёлся быстро. Разведённый мужчина, тихий, вежливый. Даже мать не довёл до истерики — для неё это было достижением.
Но потом посыпались голосовые:
— Свет… Ты не квартиру продаёшь. Ты семью разрушаешь.
Света молчала, но в какой-то момент и правда почувствовала себя предательницей. Может, стоило терпеть?
Она позвонила отцу. Они редко общались — он жил в другом городе, завёл новую семью. Но иногда ей нужно было услышать хоть кого-то вменяемого.
— Пап, помнишь квартиру? Мама хочет, чтоб Артём получил долю. Говорит, он «десять лет вкладывался».
Отец замолчал, потом вздохнул:
— Я не просто так оформлял на тебя. Хотел, чтобы у тебя был старт. Тебе, а не её новым мужьям.
Света не знала этого. Думала, половина — её с самого начала.
— Значит, я права?
— Ты взрослая. Делай, но не назло, а с умом.
Стало легче. Но всплыло ещё одно:
В колледже мать и Артём заявили, что «нахлебницу» содержать не будут. Света устроилась раздавать листовки. В тот день купила йогурты, сыр, кусочек колбасы. Положила на свою полку.
Утром остался хвостик. Артём жрал картошку, пил молоко из пакета.
— Это ты взял моё?
— А чё твоё? — огрызнулся он. — У нас всё общее. Вот своих детишек заведешь — поймёшь.
Потом мать просила денег на «порошок», хотя он был. Зарплата Светы таяла в потребностях взрослого мужика, который не работал, но знал, как ей жить.
Теперь всё иначе. Она подписала бумаги, вышла на улицу с лёгкой пустотой внутри.
Не звонила. Мать — тоже. Молчание стало проще, чем слова, которые никто не слышал.
Через две недели Света купила новое бельё, записалась на массаж, присмотрела студию. Маленькую, но свою. Где никто не будет рыться в её вещах.
Прошло полгода. Если бы не бабушка, Света не узнала бы:
— Здравствуй, солнышко. Как дела?
— Привет, бабуль. Всё нормально.
— Да вот, маму твою утешаю…
Оказалось, Лидия продала свою долю. Хотела ипотеку, но Артём спустил деньги на кафе и обновки. А потом ушёл к другой — «нашёл шею потеплее».
— Она говорит, ты семью разрушила, — осторожно добавила бабушка. — Что потерпела бы — и всё наладилось.
— Терпеть? — Света сжала телефон. — Она меня не терпела, как только я стала мешать её муженьку.
Бабушка вздохнула. Они поговорили о другом — о погоде, о внуке Вовке, который скоро в армию. Потом связь прервалась.
На следующий день Света шла мимо агентства недвижимости. Увидела фото квартир, машинально сжала в кармане ключи. Свои. Тяжёлые.
Теперь никто не учит её резать хлеб. Не шарит по шкафам.
А насчёт матери… Она сама выбрала, что важнее.
