Нашёл шею погреться
— Так, стоп! Он мои деньги пропивал, а теперь я ещё ему должна? С чего бы?
— Он твой отец! — выпалила мать.
Анна подняла брови так высоко, что лоб сморщился, как гармошка. Мать смотрела на неё в упор, скрестив руки на груди. На кухне было душно, как в бане. Ровно так же, как и в их отношениях.
— Отец оставил мне половину квартиры. А этот человек мне чужой, — спокойно сказала Анна.
— Но ты должна понимать, — возразила Светлана. — Он живёт с нами десять лет. Вкладывался в ремонт. Помогал, чем мог.
Анна чуть не фыркнула, с трудом сдерживая усмешку.
— Помогал? Это когда он помогал, мам? Когда стоял у плиты и учил меня, как жарить картошку для него, хотя сам яичницу поджечь не может?
— Ну, может, не деньгами, — пробормотала мать. — Но он же часть семьи. Ты сама его папой звала.
Анна уставилась на магниты на холодильнике. Старые, из разных городов, купленные когда-то в поездках с отцом. Потом коллекция перестала пополняться. Когда в доме объявился Дмитрий, стало не до путешествий.
— Один раз назвала, чтобы ты не расстраивалась, — тихо призналась Анна. — В четырнадцать лет. А он потом этим, как знаменем, размахивал.
В памяти всплыло нежеланное воспоминание: Анна приходит домой, лицо горит от стыда. Весь класс пошёл в кино, а её не пустили. Дмитрий сказал, что «девчонке нечего шляться по улицам».
— Но почему? Все идут! Я тоже хочу!
— Знаешь, Ань. В моё время дети не спорили со старшими. За такое ремнём награждали.
Он не кричал, но голос его был таким, что ком вставал в горле. Анна тогда не заплакала. Просто лёжала, уткнувшись в подушку, и слышала, как он ворчит в соседней комнате.
— Растёт эгоистка. Только деньги на неё тратить, а отдачи ноль. Вот в мои годы… — говорил он матери.
Анна сжала кулаки. Это было только началом. Потом пошли придирки: что ходит «неряхой», что «много ест», что «болтает без толку». Иногда он командовал ею так, будто она прислуга в его доме.
Но Анна быстро смекнула: он просто отыгрывается. На работе его никто не слушал, да и сам он туда не стремился, трудился спустя рукава. Зато дома мог орать, стучать кулаком по столу, изображать хозяина.
— Мам, — Анна очнулась от воспоминаний. — Слушай. Половина квартиры моя. По закону. Помнишь? Дмитрия в документах нет.
— Ань, ты не понимаешь. Если мы продадим и разделим на двоих, он… он же это как нож в спину воспримет. Он же считает тебя почти дочерью.
— Да ну? Ну давай подумаем. А если я продам свою часть чужому, и он будет делить кухню с этим «почти папой», это тоже будет ножом?
Светлана замолчала, зажмурилась. Губы её задрожали. Она боялась остаться одна.
— Он же столько лет здесь, — прошептала мать. — Вкладывался душой. Разве ты не чувствуешь?
— Чувствую. Чувствую, что если не отстою своё сейчас — никто не отстоит. И чувствую, что, если продолжу терпеть, стану такой же, как ты. Посажу на шею мужика и буду оправдываться перед детьми.
Она ушла. Не могла больше оставаться в этом чужом доме.
На улице только начиналась весна. У остановки шумел автобус. Дети ели мороженое. Жизнь шла своим чередом, будто в квартире на пятом этаже не случилось маленькое землетрясение.
После того разговора Анна не звонила матери почти неделю. Зачем говорить с тем, кто просто повторяет чужие слова?
Она сосредоточилась на деле. Обратилась к знакомому риелтору: квартира в долях, надо продать свою часть, чтобы купить хотя бы комнату. И не делить жильё с матерью и Дмитрием.
Покупатель нашёлся быстро. Мужик, недавно разведённый, искал временное жильё. Вёл себя тихо, вежливо. Даже не вывел Светлану на истерику — для неё это редкость.
Конечно, позже мать отыгралась на дочери. Как только покупатель ушёл, в телефон посыпались голосовые.
— Анечка… Ты не просто квартиру продаёшь. Ты семью разрушаешь.
Анна слушала и молчала. Сообщения сыпались одно за другим. В какой-то момент она и правда почувствовала себя предательницей. Правильно ли это? Жить с чужими людьми — кошмар. Но где жить ей? Вечно снимать, имея свою долю?
Она набрала отца. Они общались редко. Он жил в другом городе, завёл новую семью, но в трудные моменты она иногда звонила. Не жаловалась — просто слушала здравый смысл, чтобы вырваться из этого культа поклонников штанов.
— Привет, пап. Помнишь квартиру, которую оформил на нас с мамой?
— Конечно. Что с ней?
— Мама хочет, чтобы её новый муж получил долю с продажи. Мол, «он десять лет тут живёт».
На том конце затянулась пауза. Потом отец тяжело вздохнул.
— Понимаешь, я не просто так квартиру оформлял. Да, алименты не платил. Но я думал, что даю тебе старт. Тебе, а не ей. Чтобы ты потом не скиталась по съёмным углам. А кто там теперь живёт и как мать распорядилась — это её проблемы.
Для Анны это было новостью. Она думала, что ей изначально полагалась только половина. «Ладно, с той половиной уже ничего не поделаешь. Надо хотя бы последствия устранить», — решила она.
— То есть ты считаешь, я права? — осторожно спросила она.
— Я считаю, что ты взрослая. Делай, как считаешь нужным. Но не из вредности, а с умом.
После звонка стало легче. Но тут в голове всплыло ещё одно воспоминание.
Она тогда училась в колледже. Мать и Дмитрий сказали, что содержать её не могут, и Анна устроилась раздавать листовки. Зарплата — копейки, но на самое необходимое хватало.
В тот день она купила себе немного вкусного: йогурты, сыр, кусочек копчёной колбасы. Положила на свою полку в холодильнике.
Утром остался только йогурт и огрызок колбасы. Дмитрий сидел на кухне, ел жареную картошку и пил молоко прямо из пакета.
— Это ты мою еду взял? — тихо спросила Анна.
— А чё, сразу твоя? — огрызнулся он. — У насАнна развернулась и пошла прочь, твёрдо зная, что больше никогда не позволит никому диктовать, как ей жить.
