Обиделась
— Ну что, дочка, подумали? Я вчера такой «Ладу» видела! Белая, с кожей. Красота. Всего-то полтора миллиона, — голос Галины Петровны звучал непринуждённо, но за этой лёгкостью скрывалось тонкое давление.
— Мам… — Алина вздохнула и закрыла ноутбук. — Мы же уже говорили. У нас ипотека, Катя болеет каждый месяц. Где я тебе полтора миллиона возьму? Присмотри что-нибудь попроще.
Из комнаты доносились детские вопли. Игорь возился с Катей: та упиралась, отказываясь надевать колготки. На часах было без двадцати девять. Через десять минут Алине нужно было выходить на работу. И вот эта история с машиной всплыла снова — в самый неподходящий момент.
— Так возьмите кредит, — невозмутимо сказала Галина, пододвигая к себе вазочку с печеньем. — Вы молодые, у вас зарплаты хорошие. Я ведь не на пустяки прошу, а на дело полезное.
Алина резко обернулась к матери, уже сжимая кулаки.
— А платить чем, мам? Воздухом? Ты меня вообще слышишь? У нас ипотека висит!
Галина фыркнула, скрестила руки и отвернулась.
— Угу. У родителей Игоря машина есть, а я, значит, опять с пустыми руками.
Тут Алину прорвало.
— У родителей Игоря машина потому, что они сами её купили. Накопили, продали старую. Ни у кого не выпрашивали. А ты только права получила — и сразу «Ладу» за полтора ляма?
— А почему, по-твоему, я только сейчас права получила?! — вспыхнула Галина. — Потому что тебя поднимала, каждую копейку на тебя тратила, тебе на учёбу копила! А теперь, когда мне наконец хочется жизнь для себя, мне от ворот поворот?
Алина посмотрела на Игоря. Тот помогал дочке застегнуть сапоги и выглядел усталым и растерянным. Он, как всегда, не лез. Надеялся, что разберутся сами. Но по его поджатым губам было ясно: ему всё это уже осточертело.
— Мам, ты же сама мне говорила, что боишься за руль садиться. Послушай, мы не монстры. Но у нас нет золотого запаса, — возмущение в голосе Алины сменилось усталостью. — Мы и так тебе во всём помогаем. За квартиру платим, на лекарства, на подарки…
Галина схватилась за сердце так театрально, будто только что вспомнила, что у неё давление.
— Ой, всё ясно. Теперь ты будешь мне каждый рубль припоминать?
Алина шумно выдохнула, будто выпуская пар. Во рту пересохло, ладони вспотели. Это был не первый разговор о машине, но сегодня — особенно тяжёлый. Всё накрыло: недосып, вечные больничные дочки, работа, неоплаченные счета в почтовом ящике.
И тут Галина выдала то, что добило Алину окончательно:
— Ну а если я с Катей буду сидеть? Когда она болеет. Ты сможешь без больничных работать, больше зарабатывать. Тогда и кредит потянем.
Алина аж застыла на секунду.
— Погоди. То есть ты с внучкой готова сидеть только за машину? А просто так — здоровье не позволяло, да? А при виде «Лады» у тебя давление само нормализуется?
— Не передёргивай, — буркнула мать. — Я просто ищу компромисс. Чтобы всем было хорошо.
— Компромисс — это когда обе стороны уступают. А ты просто торгуешься.
Галина резко развернулась и направилась к двери.
— Ладно. Всё понятно. Живите без меня. И не звоните, когда бабушка понадобится.
Алина не побежала за матерью. Просто села у окна и закрыла глаза, пытаясь переварить произошедшее.
Игорь подошёл и положил руку ей на плечо.
— Всё правильно сказала, — тихо произнёс он. — Жаль, конечно, что так получилось.
В квартире воцарилась странная тишина. Даже Катя перестала хныкать, только тревожно смотрела на дверь.
— Бабушка насовсем ушла? Мы теперь не пойдём к ней?
Алина не знала. В сердце клокотали усталость, злость и детская обида. Они столько раз помогали матери просто так, потому что надо. А теперь та отказывалась быть бабушкой, пока ей не купят машину.
Прошло два месяца. В семье вроде бы всё наладилось. Точнее, оставалось как было. Катя ходила в садик, Алина работала, Игорь пропадал на подработках. О Галине вслух не говорили, но она незримо присутствовала: в игрушках, которые когда-то приносила внучке, в вязаных варежках, в рецепте их любимого пирога.
И Катя скучала. Сначала — тихо, потом — с вопросами.
— Мам, а бабушка уехала?
— Нет, просто… занята.
— Она же всегда звонила, когда я кашляла. А теперь — нет.
Алина пыталась улыбаться, говорила что-то про дела, про то, что у бабушки то телефон сломался, то ремонт. Но её голосу не хватало твёрдости, а в сердце Кати потихоньку поселялась тревога.
Всё обострилось в один из вечеров. Катя сидела с планшетом, Алина мыла посуду. Обычный вечер: Игорь задерживался, на плите булькал суп, в почтовом ящике лежали квитанции.
— Позвонить бабушке можно? — вдруг спросила дочка, замирая в дверном проёме.
Алина вздохнула. Она знала, чем это кончится, но кивнула. Позвонила. Гудки… автоответчик. Катя набрала ещё раз. И ещё. После четвёртого звонка она разрыдалась.
Не капризно, а тихо. Так плачут дети, которые не понимают, что сделали не так.
Алина подошла, обняла её.
— Зайка, бабушка, наверное, просто не услышала. Может, спит.
— Она не спит, — всхлипнула Катя. — Она меня больше не любит. Потому что мы ей машину не купили.
У Алины потемнело в глазах. Она обняла дочку крепче, бормоча что-то про то, что бабушка любит, просто… просто что? Слов не находилось.
Можно злиться на кого угодно. Но мстить пятилетней девочке за то, что тебе не купили «Ладу»? Это уж слишком.
Позже, когда Катя уснула, Алина сидела на кухне с бокалом вина. К ней зашла соседка Ольга, всегда заглядывавшая вечером, чтобы «проверить, не утонула ли Алина в быте».
— Ты чего как в воду опущенная?
— Да мама опять… Катя плакала. Пыталась дозвониться, а та трубку не берАлина набрала номер матери, уже зная, что на этот раз не сдастся, ведь счастье внучки оказалось важнее обид и упрёков, но трубку, к удивлению, взяли почти сразу — голос Галины Петровны дрогнул: «Я просто не знала, с чего начать…».
