Три письма без обратного адреса
Тишина стояла такая, будто сама природа затаила дыхание. Ни шороха, ни ветерка — только молчание. Люди вокруг открытого гроба и свежей могилы тоже молчали. Маша держала отца под руку. Он стоял сгорбившись, уставившись на маму, будто пытался запомнить каждую черточку её лица.
Немного поодаль стояли друзья родителей — Лена и её муж Гриша. Маша знала их с детства, всегда называла по именам. Лена то и дело подносила платок к глазам, а Гриша смотрел куда-то вдаль, поверх гроба. Напротив — трое коллег с маминой работы, с красными носами и опухшими от слёз глазами. Ещё какие-то незнакомые люди — раз пришли, значит, маму знали.
Все уже простились, отпели в морге. Осталось только ждать, когда закончится церемония.
Маша поймала взгляд одного из могильщиков. Тот, видимо, старший, вопросительно поднял бровь: «Можно?» Она едва кивнула. Пора. Рабочие взяли крышку, прислонённую к берёзе, и направились к гробу.
— Все попрощались? Закрываем, — объявил старший.
И вдруг тихий, но твёрдый голос:
— Подождите!
Все разом обернулись. К гробу подошёл высокий мужчина в длинном чёрном пальто и широкополой шляпе. Рабочие замерли с крышкой в руках. Незнакомец положил две белые розы, затем накрыл ладонью мамины сложенные на груди руки — будто хотел согреть. Так он простоял несколько минут, а вокруг гадали: кто это? Один из рабочих покашлял — намёк, что пора заканчивать. Мужчина отступил, и гроб наконец закрыли, закрутили винты и опустили в могилу. Первая горсть земли полетела из рук Маши.
Пока могилу закапывали, она искала глазами незнакомца, но его и след простыл. Когда поставили крест и венки, люди потянулись к выходу. Маша с отцом задержались у могилы.
— Пап, пойдём, — сказала она, и он покорно позволил увести себя.
Дорогой Маша ломала голову: кто был тот мужчина? Пришёл незаметно, исчез так же. Лицо скрывала шляпа, виден был лишь гладкий подбородок и, кажется, очки — хотя насчёт очков она не была уверена.
Поминки устроили в кафе недалеко от дома. Маша не могла проглотить ни кусочка. Ей хотелось одного — чтобы этот день скорее кончился. Наконец, все разошлись. Она с отцом ушли последними. Маша по-прежнему держала его под руку, а в другой руке сжимала мамин портрет в рамке — такой же, как на могиле.
— Ты как? — спросила она.
Отец только кивнул.
— Пап, а кто тот мужчина на кладбище?
— Откуда мне знать.
В его голосе прозвучало раздражение. Домой шли молча. В квартире пахло лекарствами, хотя Маша весь день держала окна открытыми.
Отец сразу лёг на диван, прикрыл глаза. Она накрыла его пледом, села рядом. Взгляд скользнул на дверь в комнату, где мама провела последние месяцы. «Отмучилась», — мысленно повторила Маша слова, которые слышала от всех сегодня. Отмучились все. Мама — от болезни. Она сама — от вечного страха и ожидания. Отец — от беспомощности.
Слёзы подступили. Маша ушла на кухню, уронила голову на руки и заплакала.
Боль постепенно притупилась. Маша убрала из маминой комнаты все следы болезни. Ходила в институт, но внутри было пусто.
Отец молчал, шаркал тапками, как старик. Его молчание и этот звук раздражали. Он всем видом показывал, как ему тяжело. А ей разве легче? Она тоже потеряла маму. И теперь вся забота о доме — на ней.
— Пап, что с маминой одеждой делать? Мне она не подходит, — спросила она как-то, чтобы разговорить его.
— Не знаю. Отдай кому-нибудь.
Легко сказать — кому? В выходные Маша разобрала вещи. Что получше, отложила, старьё — в мусорку. Жалко не было, скорее неловко.
Обувь мамы тоже не подходила по размеру. Старые туфли и сапоги оставила у контейнеров — может, кому-то пригодятся. В одной коробке нашла новые белые лодочки. Выбросить рука не поднялась. Примерила — велики. Стала убирать обратно и увидела на дне три пожелтевших конверта. Два — двадцатилетней давности, третий — на два года позже. Все без обратного адреса.
Зачем мама спрятала их здесь? Почему не выбросила? Читать чужие письма нехорошо, но мамы больше нет. Может, нет и того, кто их написал. Маша разбирала вещи, но мысли возвращались к конвертам.
Нет, не успокоится, пока не прочитает. Если бы там было что-то важное, мама вряд ли сохранила бы их. А может, специально оставила, чтобы она нашла?
Маша открыла первое письмо.
…Ты моё счастье. Не успел уехать, а уже скучаю… Благодарю, что ты была в моей жизни…
Понятно. Письмо от мужчины, который любил маму, но они расстались.
Второе письмо:
…Я боялся этого, но это было ожидаемо… Ты молодая, у тебя всё впереди… Если оставишь ребёнка, буду присылать деньги…
Третье:
…Я уезжаю. Когда вернусь — не знаю… Обещай, что никому не расскажешь обо мне. Письма сожги…
Ни подписей, только в последнем — галочка, как птица. Значит, папа — не её родной отец. Есть другой.
Маша спрятала письма в шкаф. Отец вряд ли туда полезет.
Они с мамой почти не ругались. Никогда не приходило в голову, что отец — не родной. Он любил маму, любил её. А тот другой… бросил.
Маша решила ничего не говорить отцу. У него больше никого нет.
Потом она вспомнила мужчину в шляпе на кладбище. Может, это он? Пришёл проститься. Значит, всё-таки любил? Но прятался…
На четвёртом курсе институт раздал приглашения на юбилей известного журнала. Билет достался Саше, её парню, который уже печатался в газетах.
— Пойдёшь? — спросил он.
— Конечно! — обрадовалась Маша.
В зале ресторана — знаменитости, шампанское, речи. На стене — логотип журнала: раскрытая книга и птица.
— Что это за логотип? — спросила Маша у прохожего.
— Чайка. Журнал основал Константин— Вон он, кстати, сам Чайка, — мужчина указал на высокого седовласого человека в очках, и Маша вдруг поняла, где видела эту самую «галочку» — на конверте, в маминой обувной коробке, где та хранила свою тайну все эти годы.
