**Загадочный холст**
Сегодня вспомнила тот день, будто в кино прокрутила — каждый кадр, каждый взгляд. Сидела я тогда на заднем сиденье, прижав лоб к холодному стеклу. В душе — будто елка горит, хоть и был июль, а не декабрь.
За рулем — мужчина с мясистой шеей, затылок брит, как у солдата. Нечеловечески неподвижный, словно заводной механизм. Попробовала разглядеть лицо — не вышло.
— Сядь! — рявкнул он, даже не обернувшись.
Я шлепнулась на сиденье, снова уткнулась в окно. Поля, леса, деревеньки мелькали, как в калейдоскопе. Обогнали велосипедистов — мужчину с пацаном. Те уставились на меня. Сердце екнуло: еду впервые к бабушке с дедушкой, которых никогда не видела.
— Далеко еще? — спросила.
— Нет, — отозвалась мама с переднего сиденья.
— А почему раньше не ездили к ним?
Мама что-то пробормотала невнятное.
— А речка там есть?
— Есть. Все там есть. Замолчи уже.
Голос ее натянулся, как струна. Последние месяцы она только и делала, что злилась — после того, как папа собрал вещи и ушел.
*Может, это отпуск?* — подумала я, глядя на чемоданы. Игрушки взяли, даже ранец школьный. Странно… Вопросов — куча, но спрашивать страшно.
Запела тихонько, себе под нос…
— Хватит ныть! — мама аж передернулась.
Затихла. А тут и город показался. Машина остановилась у кирпичного двухэтажного дома, потертого, серого. Никаких качелей, только две ржавые скамейки у подъезда.
— Приехали, — сказала мама без радости.
Водитель выгрузил вещи, мама взяла чемодан и потянула меня за собой. Дверь в подъезд — деревянная, краска облезлая. Скрипит, как неживая. На втором этаже дверь сама распахнулась — высокая женщина в платье до пят. Молча смотрела.
— Ну, заходи, — буркнула она.
Я прилипла к маме, но та шагнула внутрь.
— Это твой дед Иван, — кивнула мама на седого мужчину.
Бабушка пересчитала вещи, сухо предложила чаю.
— Нет, такси ждет, — ответила мама.
И тут до меня дошло — меня оставляют. Вцепилась в маму, запричитала:
— Не уезжай! Возьми меня!
— Ты ей не сказала?! — всплеснула руками бабушка.
Мама вырвалась, оттолкнула меня. Бабушка обхватила меня крепко, как медведь, а мама скользнула за дверь.
— Мама! — орала я, но ее уже не было.
— Зоя, — дед взял меня за руку. Глаза у него были теплые. — Пойдем.
В комнате — старые вещи, пианино, часы тикают. Блины с вареньем — вкуснее не ела ничего. Потом бабушка вывела меня во двор, оставила с двумя девчонками.
— Ты тут жить будешь? — спросила одна.
— Нет, мама скоро за мной приедет, — ответила я, а глаза сами наполнились слезами.
Сентябрь наступил, а мама не приехала. В школу пошла, с теми девчонками в одном классе. Жизнь у бабушки с дедом оказалась тихой — без криков, без ссор.
Родители раньше только орали друг на друга. Потом папа ушел. Мама стала пропадать по вечерам. Я стояла у окна, ждала, пока под ним не затормозит такси. Тогда — в постель, притворялась спящей. Сердце колотилось: *Мама вернулась!*
Потом перестала ждать. Бабушка как-то обмолвилась: «Личную жизнь устраивает».
Я росла спокойно. В восьмом классе бабушка заболела и умерла. Впервые видела, как плачет дед.
Остались вдвоем. Я научилась готовить, экономить. После школы — колледж. Уехать не могла, деда одного не бросишь.
Однажды он подвел меня к картине на стене — невзрачной, с геометрическими фигурами.
— Это твое приданое.
— Эта картина?
— Нет, под ней — икона. Настоящая, намоленная. Дорогая. Если что — продашь. Только осторожно.
Кивнула, хоть и не поняла. Потом забыла.
На втором курсе пришла мать. Постаревшая, в рванье.
— Войти можно? — голос все тот же, раздраженный.
— Явилась? — дед за спиной. — Хахаль выгнал?
— А мама где? — спросила она, роняя сумку.
— Умерла. Пять лет назад.
Мать обняла меня. Я стояла, как деревянная. Дед разволновался, скорую вызвали. В больницу его забрали.
Остались с матерью.
— Ты не смотри на меня так, — сказала она за чаем. — Влюбилась тогда, с ума сошла. Уехали на Север. Хотела за тобой вернуться, но… Муж бил. Зубы повыбил.
Показала дыры во рту.
— Как он умер — я приехала. Может, со мной поедешь? Квартира в городе есть.
— А дед?
— Старый уже…
— Замолчи! — крикнула я.
Ушла, вернулась поздно. Дед в больнице держался. Сказала про мать.
— За деньгами приехала, — хрипел он. — Икона… После революции бабка ее спасла, спрятала под картиной. Никто не видел, что под ней. Но берегла она нас…
Через несколько дней деда выписали. Мать к тому времени сбежала. И — картина пропала.
— Она украла! — дед аж посерел. — Продаст за копейки…
После этого он сдал. Угасал. Умер тихо, во сне.
Я осталась одна. Закончила колледж, вышла замуж, уехала в Москву. Родила дочку Валю и сына Ваню.
Однажды в подземном переходе увидела попрошайку. Хриплый голос: «Люди добрые, помогите!» — будто ножом по сердцу. Обернулась… Нет, не может быть.
Муж сказал: «Тебе показалось».
Больше я туда не ходила. Мать не искала. Даже если бы встретила — прошла бы мимо.
Дед и бабушка стали мне роднее родителей. Икона пропала, но жизнь сложилась. Обиды остались в прошлом.
**P.S.** Простить — значит освободиться. Но я еще не готова.
