Всё будет хорошо, сынок…
“Дениска, это мама,” — раздался в трубке тихий, словно из-под земли, голос.
Дениса всегда бесило, как мать начинала разговор – словно он не узнает её сразу. Сколько раз объяснял, что на экране высвечивается её имя! Но мать упрямо придерживалась привычки.
У неё был старый кнопочный «Нокиа». Он купил ей смартфон, но она лишь покачала головой:
— Куда мне, старухе, эти новшества? Отдай Лукерье. Её дочь, вишь, не балует. Обрадуется.
Лукерья обрадовалась. Освоила быстро. Денис вписал в контакты свой номер – на всякий случай. Если что, Лукерья позвонит.
— Мам, ну я же вижу, что ты, — усмехнулся Денис. — Всё нормально?
— Сыночек, я в больнице.
По спине пробежал ледяной мурашек.
— Что случилось? Сердце? Давление? — затараторил он.
— Завтра операция. Грыжа замучила. Терпеть сил нет.
— Почему сразу не сказала?! Я завтра приеду, заберу тебя в Москву! Здесь и врачи лучше, и клиники… Мам, пожалуйста, откажись!
— Не тревожься, сынок. Помнишь Фёдора Семёныча? Он хороший врач…
— Мам, слушай, я выезжаю завтра утром! — перебил он. — До этого не соглашайся на операцию! — Голос его сорвался – мать говорила всё тише.
— Всё будет хорошо, сынок. Люблю тебя… — В трубке щелчок.
Денис взглянул на экран – 23:50. Мать никогда не звонила так поздно.
Последние слова её прозвучали глухо, будто сквозь воду. Что-то не так. Он набрал номер – никто не ответил. Пытался снова и снова – молчание.
Денис вскочил из-за компьютера, подошёл к окну. Вторые сутки мело, дороги замело. В хорошую погоду до деревни – пять часов, сейчас все семь. Ехать надо сейчас же, чтобы успеть.
Собрался наспех. Уже на пороге вспомнил – забыл зарядку. Вернулся, схватил её. «Если вернулся, взгляни в зеркало», — всплыло в памяти.
В зеркале – осунувшееся лицо, тени под глазами.
— Мама же сказала – всё будет хорошо. Она никогда не врала, — пробормотал он и вышел.
В машине задумался – позвонить Лукерье? Но в деревне спят рано. Почему она сама не позвонила? Он же просил!
Мотор заурчал. Денис тронул, выезжая в ночь.
Сколько раз уговаривал мать переехать! Квартира большая, места хватит. Но она отмахивалась:
— Тебе молодым я только помеха. Мне тут хорошо.
Ах, мама… Почему не позвонила раньше? Вечно боялась побеспокоить, отвлечь.
Голос в трубке был странный – глухой, виноватый. Будто прощалась.
Грыжа мучила её годами. Врачи советовали операцию, но мать откладывала: то огород сажать, то урожай, то Лукерья простудилась – не бросишь же.
А он? Живёт в трёх часах езды, машина есть, но времени – вечно не хватало.
Мать была мягкой, но за дело и ремнём могла проучить. Не обижался – за дело.
Помнится, в шестнадцать пришёл под утро, весь в поцелуях. Мать, бледная, ждала у печки. Взглянула – и холодно: «Куда спешил? Жениться-то готов? Потом волком выть будешь. Иди спать, глаза б мои тебя не видели».
Наутро не разговаривала. Это было хуже крика.
Потом, когда оттаяла, он спросил:
— Ты чего? Все так гуляют! Ты сама разве не бегала по ночам?
И мать рассказала, как в семнадцать влюбилась. Как целовалась под соловьёв, а когда забеременела – парень сбежал. От позора спас отец – сказал, что это он. Сыграли свадьбу, но ребёнка мать потеряла во время уборки картошки. Денис родился лишь восемь лет спустя…
Дорога тянулась чёрной лентой. Глаза слипались. Раз – очнулся, когда машину уже вынесло на встречку. Два – едва не рухнул в кювет. Включил радио на полную, орал песни, лишь бы не заснуть.
Больница – двухэтажная, из красного кирпича, с потрёпанными ставнями. Светились два окна.
Постучал. Дверь открыла сонная медсестра.
— Приём с восьми, — буркнула она, окинув его взглядом.
— Я к матери. К Дарье Игнатьевне Лебедевой. Ей сегодня операция.
Женщина прищурилась.
— Заходи. Садись тут.
Комната – голые стены, стол, топчан с потрёпанной клеёнкой.
Через десять минут вошёл врач. Денис узнал его – в детстве тот лечил ему ангину.
— Фёдор Семёныч?
— Дело в том, — врач избегал взгляда, — Дарья Игнатьевна вчера умерла.
— Как?! Она звонила, говорила, что операция завтра!
— Операцию сделали вчера утром. Но… было поздно.
Денис выхватил телефон – в истории вызовов пусто. Разве он… придумал?
— Людмила, принесите вещи Лебедевой, — кивнул врач медсестре. — Вам надо решать вопросы с похоронами. Морг рядом.
На улице – серое небо, но снег прекратился.
Лукерья, увидев его машину, выбежала, запричитала:
— Дениска, прости! Я «скорую» уговаривала вызвать – не соглашалась! Упрямая! Когда уже ходить не могла – Федька на своей «копейке» повёз. Говорит, всю дорогу стонала… Я не поехала – места не было. Прости!
Денис ввёл её в дом.
— Она запретила тебе звонить. Боялась побеспокоить. Вчера Федька заехал в больницу – там и сказали…
— Ладно, — перебил он. — Не вини себя. Я сам хорош.
— Может, ко мне? Тут холодно, — предложила Лукерья.
— Нет, иди.
Оставшись один, он рухнул на кровать, вцепился в подушку, зарыдал.
Проснулся от холода. Затопил печь. В чугунке – остывшая гречка. Ел, смахивая слёзы.
Вечером Лукерья принесла «смертный узелок» – платье, тапочки, платок.
— У всех он есть, — вздохнула она. — Крестик не забыли?
Денис достал из кармана оловянный крестик.
— Надя бы хотела, чтобы ты помирилсяНо перед тем как надеть крестик на мать, он впервые за долгие годы перекрестился сам — и понял, что теперь её любовь всегда будет с ним.