**Звонок**
Михалина пообедала, перемыла посуду и прилегла отдохнуть. Муж уехал на дачу к товарищу помочь с забором. Вернётся только завтра к вечеру — в понедельник на работу. Сама Михалина год как на пенсии, а Степану до неё ещё два года трудиться.
Неожиданный звонок вырвал её из полудрёмы. Она не сразу сообразила, что звонит телефон.
— Да… — хрипло отозвалась она, даже не взглянув на экран.
Кому ещё звонить, кроме дочери да мужа? Степан не любил разговоры по телефону, значит, дочь. Та жила с мужем в другом городе и ждала ребёнка.
— Михалина? Спишь, что ли? — раздался в трубке незнакомый голос.
— Кто это? — насторожилась она.
В ответ — демонстративно громкий вздох.
— Не узнаёшь? Сколько лет не виделись-то?
— Алевтина?.. Как ты мой номер достала? — удивилась Михалина и почему-то не обрадовалась.
— Разве это важно? Встретила твою мать пару лет назад, она и дала.
Михалина припомнила: мать действительно что-то говорила.
— Ты в городе? — спросила она, тут же поняв глупость вопроса. Зачем звонить, если не хочешь встретиться? — Ходили слухи, будто ты в Германию уехала, — добавила.
В трубке раздался смешок, перешедший в стон.
— Что с тобой? Где ты? — встревожилась Михалина.
— В больнице. Потому и звоню. Придёшь? Мне нужно кое-что сказать. Да, ничего не неси, не надо.
— В больнице? Заболела? — окончательно проснувшись, переспросила она.
— Тяжело говорить… Адрес сброшу смской.
— А в каком… — начала Михалина, но в трубке зазвучали гудки.
Вскоре пришло сообщение с названием больницы. «Господи, да у неё рак!» — в растерянности перечитала она текст.
Взглянула на часы — половина шестого. К тому времени, как доберётся, посещения уже закончатся. Она достала из морозилки курицу для бульона. Алевтина просила ничего не приносить, но разве можно идти в больницу с пустыми руками? Домашний бульон — не просто еда, а лекарство. Положив курицу в раковину оттаивать, она села за стол. Дочке двадцать восемь — столько же лет прошло с последней встречи с Алевтиной.
С возрастом Михалина научилась встречать любые новости с осторожностью. После звонка никак не могла избавиться от тревожного чувства. И Степана, как на грех, не было дома. Может, и к лучшему. Завтра с утра сварит бульон, навестит Алевтину и всё выяснит. Но успокоиться не получалось.
Алевтину с десяти лет растила бабка по отцу. Ласки девочка не знала и часто допоздна сидела у Михалины, делая уроки. Бабка гнала самогон и снабжала им местных пропойц. Родители, само собой, тоже пили. Жёны алкоголиков грозились спалить её подпольный цех. Может, кто-то и подложил спичку, а может, как решила милиция, отец уснул с папироской, но родители Алевтины сгорели заживо. Бабка куда-то отлучилась, а Алевтина, как всегда, была у Михалины. Они остались живы.
После пожара их поселили в общежитие. Варить самогон на общей кухне запретили. Бабка сразу сникла, начала считать каждую копейку и попрекать внучку за каждый кусок хлеба. Кормилась Алевтина у Михалины.
Бабка не любила её мать, звала ведьмой, винила, что та «околдовала» её сына, из-за неё, проклятой, запил. О том, что дома стоял бесплатный самогон, бабка умалчивала. Мать Алевтины была красавицей. Редкий мужчина, какого бы возраста ни был, проходил мимо, не задержав взгляда. Отец ревновал её безумно, даже бил.
Алевтина выросла и стала вылитой матерью: такая же статная, с густыми рыжими кудрями, чёрными глазами и пухлыми губами. Веснушки лишь придавали её лицу золотистый оттенок.
Сразу после школы она сбежала с каким-то заезжим парнем. «Непутёвая, вся в мать», — вздыхала бабка.
Михалиной матери их дружба не нравилась, хоть и жалела она сироту. Когда Алевтина исчезла из города, та даже облегчённо вздохнула. Всё боялась, как бы та не совратила дочь с пути. Что их связывало? Сама Михалина не знала, но с Алевтиной всегда было весело.
Она окончила техникум, устроилась на работу, встретила Степана и вышла замуж. Через год родилась дочь. Об Алевтине слышала лишь обрывки сплетен.
Мать Михалины работала, помогать не могла, а вечерами, когда Степан был дома, стеснялась приходить. Так и крутилась Михалина одна, от усталости буквально валилась с ног.
Единственное, о чём мечтала тогда, — выспаться. Стоило прикрыть глаза во время кормления, как проваливалась в сон. Вздрагивала, пугаясь, что уронила ребёнка или та задохнулась под тяжёлой грудью. Дочка, наевшись, спокойно засыпала на руках. Михалина перекладывала её в кроватку и шла сцеживать молоко, готовить ужин, стирать пелёнки, заставляя себя не закрывать глаза.
Именно в это трудное время и объявилась Алевтина. Она стала ещё больше походить на мать, ещё прекраснее, хотя куда уж больше.
— Ну и видок у тебя, подруга. Всегда знала, что замужество и дети женщину не красят. Ни за что не заведу ребёнка, — без предисловий заявила Алевтина, увидев Михалину.
— Не зарекайся, — усмехнулась та.
Потом Алевтина призналась, что сделала кучу абортов и теперь не может иметь детей. Но материнские чувства никуда не делись. Она с радостью нянчилась с малышкой, гуляла с ней, пока измождённая Михалина готовила или спала.
Вскоре Алевтина бросила парня, с которым сбежала, сделав из-за него первый аборт. Следующий мужчина был гораздо старше. Снял ей квартиру в центре Питера, навещал дважды в неделю.
— Жила, как сыр в масле, — вздыхала Алевтина, вспоминая те дни.
— Почему «как»? — из вежливости спросила Михалина. Рассказы о любовниках навевали скуку, но поддерживать разговор надо было.
— Старый, противный, — скривилась та. — Хотя денег давал много, золото, шубы.
— А семья у него?
— При чём тут они? — отмахнулась она.
УзнавКогда такси остановилось у её дома, Михалина твёрдо решила: прошлое останется прошлым, а впереди её ждёт тихая старость с мужем, внуками и запахом цветущей черёмухи под окном.
