**Последнее письмо**
Я никогда не знал своего отца. Когда подрос и спросил мать, она лишь отмахнулась:
– А разве тебе со мной плохо?
Марья Степановна любила меня, но не баловала. Да и как не любить тихого большеглазого мальчишку? Я ей хлопот не доставлял – ни дрался, ни с уроков не сбегал, учился исправно.
Был я самым обычным, ничем не примечательным. Не всем же красавцами быть. Ни разу не слышал от взрослых, что я симпатичный или обаятельный. «Вылитый отец!» – вздыхали тётки на лавочке.
Мать духами не душилась, помаду не покупала, на каблуках не ходила. «Какие каблуки? Смена в цеху – ноги к вечеру свинцовые», – говорила она. Работала на ткацкой фабрике в Иванове. В цехах грохот стоял такой, что все привыкли орать, будто на митинге.
После девятого класса мать отправила меня на лето в деревню к своей подруге, тёте Кате. Видать, у неё дела сердечные намечались – сын лишним глазом был ни к чему.
– А как вы с мамой познакомились? – спросил я однажды. – Она же городская, а вы тут, в глуши.
– Да твоя-то мать и сама из нашей деревни! – рассмеялась тётя Катя. – Мы с ней с детства подружки. А потом она в город подалась, на фабрику устроилась. Разве не говорила? Всегда своим корням стеснялась. – Тётка вздохнула. – А я замуж выскочила, да бог детей не дал. Муж на заработках сгинул – ни слуху ни духу. Вот и живу одна. А твоя хоть тебя родила, хоть смысл в жизни был.
– А про отца вы что-нибудь знаете?
– Ещё бы! На фабрике-то одни бабы. После смены – не до романов. Но твоей матери как передовице дали комнату в коммуналке. Не каждой так везло. Годы идут…
Пришёл к ним как-то наладчик станков. Не красавец, но в женском коллективе и не такие в цене. Не знаю уж как, да только залетела твоя мать. Да и то в последний момент – возраст уже поджимал.
Красотой она не блистала, женихи толпами не ходили. Как узнала, что мальчик будет, так и обрадовалась – проще без отца воспитывать. «Родила для себя» – так это у нас называется.
С тётей Катей говорить было легко. И по хозяйству я у неё многому научился – в деревне без этого никак. Детишек вокруг – тьма, да все мелкие, не по возрасту мне.
А в конце июля приехал к соседям парнишка. Впервые увидел его – сердце ёкнуло. Он деду огород полол, воду из колодца таскал, а я из окна за ним подсматривал.
Как-то увидел, что он к реке пошёл, схватил полотенце и следом. По дороге сообразил, что плавки забыл, но возвращаться не стал. Присел на берегу, смотрю – ныряет, фыркает, водяные брызги летят. Заметил меня.
– Чего торчишь? Лезь, вода – огонь! – крикнул он.
Я смутился, хотел уйти. А он вдруг вылез, подошёл и сунул в руку кувшинку, пахнущую тиной и солнцем.
Я в ответ протянул ему своё полотенце. Разговорились. Серёжу родители в деревню к деду сплавили – сами разводятся,
