День прощения
Последней электричкой Светлана вернулась из города в родное село. Весь день мелькала между больницей — получала справки, бумаги, — моргом, снова больницей — отнесла узелок с одеждой. Мать сама его собрала заранее. Успела даже забежать к себе, переодеться в чёрную кофту.
Светлана опустилась на стул у стола, вытянула ноющие ноги, сил раздеться не было. В доме выстыло, печь нужно топить. Уехала на рассвете, а теперь уже глубокая осень за окном. Она равнодушно смотрела на грязные следы на полу — от сапог фельдшера, чужих мужчин, уносивших мать, соседей. Только сейчас вспомнила, что весь день дверь была распахнута, а на улице — октябрь. Не знала, можно ли мыть пол. Решила оставить всё как есть.
За дверью — шаги. Светлана вздрогнула, подумала, что это Ольга приехала, но вошла соседка.
— Видела, как ты вернулась. Помочь чем? — спросила тётя Тамара, мамина подруга.
— Нет. — Светлана снова села.
— Холодно тут у тебя. Давай печь растоплю. — Тётя Тамара ушла и быстро вернулась с охапкой дров, зашуршала на кухне, раздувая пламя.
На мгновение Светлане показалось, что это мама, что смерть — всего лишь сон…
— Ну вот, скоро тепло будет. — В комнату вошла не мать, а тётя Тамара. — Не беспокойся о поминках. Похороны завтра? Поезжай в город, а мы тут с Верой всё сделаем. Ольга-то знает? Приедет?
— Телефон не берёт, смс отправила. Не знаю. Спасибо вам. — Слова едва шевелились на губах.
— Да брось, мы ж свои. С матерью твоей роднее сестёр были. — В голосе прозвучал укор, и Светлана ощутила это, резко подняв глаза. — Ладно, пойду, — смутилась тётя Тамара и двинулась к выходу. Взялась за ручку, остановилась. — Завтра дверь не закрывай, ладно?
Светлана кивнула, прикусив губу. В печи потрескивали дрова, огонь гудел в трубе, дом ожил. И одиночество, притаившееся тут после смерти матери, стало не таким тяжким. Говорят, в первые дни умерших чувствуют рядом. Светлана оглянулась — но ничего не ощутила.
Мать болела долго. После смерти отца словно потеряла волю к жизни, быстро угасала. Иногда Светлане казалось, что та спешит к нему, не хочет оставаться. После школы Светлана уехала в город, поступила в техникум на бухгалтера.
Каждые выходные приезжала, благо село недалеко. Привозила еду, помогала по хозяйству. В последний год мать резко сдала. В больнице сказали — не лечится. Мать восприняла это равнодушно, даже с облегчением.
Когда та уже не вставала с кровати, Светлана взяла отпуск, перебралась к ней. На работе предупредила — возможно, придётся брать за свой счёт. Через месяц мать умерла. Последние два дня не ела, не говорила, была в забытьи.
Светлана разговаривала с ней, не важно, слышит ли та. От звука собственного голоса становилось легче. В последний день просила прощения за всё, гладила исхудавшую руку, умоляла не оставлять её одну.
Говорила, что вот-вот приедет Ольга. При имени дочки веки матери дрогнули, но глаза не открыла. Может, уже была там — с отцом, куда так рвалась все эти годы?
Отец был работяга, пил мало, что редкость для села. Многие женщины — и замужние, и одинокие — пытались его завлечь. Но он любил мать, не изменял. В деревне такие вещи не скроешь.
С зарплаты всегда приносил им с сестрой плитку шоколада. Как же они радовались этим скромным подаркам.
Умер рано, точнее — погиб. И мать не смогла смириться. Светлане тогда было всего семь, а Ольга уже заканчивала девятый класс. Как уехала в училище — вернее, сбежала после трагедии — так больше сюда не возвращалась.
Перед смертью, пока ещё могла говорить, мать просила позвонить Ольге, чтобы та приехала. Светлана звонила, писала — телефон молчал. Последнее смс отправила уже после смерти — ответа не было. Лгала матери, что у Ольги дочка болеет. Поправится — сразу приедет. Верила ли мать? Не знала.
Вспомнила, как год назад, после страшного диагноза, позвонила сестре, уговаривала приехать. Ольга ответила равнодушно:
— Она меня выгнала, разве забыла? Не приеду.
— Вы обе виноваты. Она умрёт, приезжай, поговорите, простите друг друга… — умоляла Светлана.
— Я не виновата в смерти отца. Я же ребёнком была! А она думала, каково мне, когда вышвыривала из дома? — голос Ольги задрожал.
— Она не выгоняла, просто в гневе наговорила лишнего. Она сожалела… Пожалуйста…
— Не приеду. — Ольга бросила трубку.
«Значит, не приедет», — подумала Светлана и встала.
Сняла пальто. В доме потеплело, скоро будет жарко. Но её трясло. «Неужели заболела? Не вовремя…» Включила плитку, поставила чайник.
Есть не хотелось, но горячий чай был необходим. Светлана сидела на кухне, ждала кипятка. Мать всегда вымывала пол до блеска. Теперь — пятна, крошки. Кому теперь эта чистота? Встала, протёрла стол тряпкой, будто мать могла увидеть и отругать.
Нужно решать, что с домом — но без Ольги нельзя. В городе всё есть, а сюда не наездишься. Вряд ли сестре он нужен. «Неужели даже на похороны не явится?»
И в этот момент хлопнула дверь. Светлана замерла — шагов не слышно. За окном темно, дверь не заперла после тёти Тамары. Может, она, что-то забыла?
Страх пополз под кожу. Светлана вскочила, готовая бежать — но куда? Разве что в окно. И тут в комнату вошла Ольга.
— Слава Богу! — Светлана бросилась к сестре, прижалась щекой к её холодной щеке.
Ольга не ответила на объятия.
— Не ждала? — голос сухой, как осенний лист.
— Ждала. Раздевайся, чай горячий. Правда, только сушки да варенье. Хочешь, картошку сварю?.. — Светлана отпустила сестру, рванула к плите.
— НеА потом Ольга обняла её крепко, словно боясь отпустить, и заплакала, и в тесной кухне, пахнущей малиновым вареньем и сушёной мятой, сёстры наконец поняли, что прощение — это не слово, а тихий вечер, тёплая печка и две чашки чая на столе, за которым больше никто не будет винить их в том, что прошлого уже не изменить.
