Когда я вышла замуж за мужа, Степе было всего шесть лет.
Его мать ушла, когда ему было четыре — ни звонков, ни писем, просто тихо исчезла посреди холодной февральской ночи. Моего мужа, Дмитрия, это сломало. Мы познакомились год спустя, оба пытаясь собрать осколки своих жизней. Наша свадьба была не только про нас двоих. Она была и про Степу.
Я не родила его, но с того момента, как переехала в этот маленький дом со скрипучими ступеньками и постерами хоккея на стенах, он стал моим. Да, я была мачехой — но ещё будильником, тем, кто мазал хлеб вареньем, помощницей в школьных проектах и тем, кто вез его в больницу в три ночи с температурой под сорок. Я сидела на всех школьных спектаклях и орала как сумасшедшая на его футбольных матчах. Я не спала ночами, помогая готовиться к экзаменам, и держала его за руку, когда его впервые бросила девушка.
Я никогда не пыталась заменить ему маму. Но я делала всё, чтобы он знал: на меня можно положиться.
Когда Дмитрий внезапно умер от инсульта, Степе не было ещё и шестнадцати. Я была в отчаянии. Потеряла мужа, лучшего друга. Но сквозь боль я знала одно точно:
Я никуда не уйду.
С той минуты я растила Степу одна. Ни кровных уз, ни наследства. Только любовь и верность.
Я смотрела, как он становится настоящим мужчиной. Была рядом, когда он принёс извещение о поступлении в университет — вбежал на кухню и размахивал им, как золотым билетом. Я оплатила вступительные, помогала собирать вещи и рыдала в голос, когда мы обнимались у его общежития. Я видела, как он получает диплом с отличием, и снова плакала — уже от гордости.
Поэтому, когда он сказал, что женится на девушке по имени Алина, я была счастлива за него. Он выглядел таким лёгким, каким не был уже давно.
«Мам, — сказал он (да, он звал меня мамой), — я хочу, чтобы ты была везде. Выбор платья, репетиция ужина, всё».
Я не ждала первого ряда, мне было достаточно просто участия.
В день свадьбы я приехала рано. Не хватало лишнего шума — просто хотела поддержать своего мальчика. Надела бледно-голубое платье — он когда-то сказал, что этот цвет напоминает ему дом. И сунула в сумку бархатную коробочку.
В ней — серебряные запонки с гравировкой: «Мальчик, которого я растила. Мужчина, которым я горжусь».
Не шикарный подарок, но вся моя душа была в нём.
Зал уже наполнялся: флористы хлопотали, квартет настраивал скрипки, организатор нервно пробегала глазами по списку.
И тут ко мне подошла Алина.
Она выглядела потрясающе. Идеальная, ухоженная, платье сидело, как влитое. Улыбнулась мне вежливо, но глаза остались холодными.
«Здравствуйте, — тихо сказала. — Как хорошо, что вы пришли».
Я улыбнулась в ответ: «Я бы ни за что не пропустила».
Она замешкалась, взгляд скользнул по моим рукам, потом вернулся к лицу. И добавила:
«Только учтите — первый ряд для родных мам. Надеюсь, вы понимаете».
Сначала я не осознала. Может, думала, это традиция или рассадка такая. Но потом заметила — натянутость в улыбке, эту фальшивую вежливость. Она говорила именно то, что сказала.
Только родные мамы.
Будто пол ушёл из-под ног.
Организатор взглянула — она слышала. Одна из подруг невесты заёрзала на месте. Никто не сказал ни слова.
Я сглотнула ком в горле: «Конечно, — выдавила улыбку. — Я понимаю».
Прошла к самому последнему ряду. Колени дрожали. Села, сжав коробочку так, будто она могла меня собрать воедино.
Заиграла музыка. Гости обернулись. Свадебный кортеж начал движение. Все вокруг сияли.
И тут в проходе появился Степа.
Такой взрослый в тёмно-синем костюме, спокойный, сдержанный. Но когда он пошёл, глаза начали искать. Вправо, влево — и вдруг остановились на мне. В самом конце.
Он замер.
Сначала недоумение, потом — осознание. Взгляд скользнул вперёд, где мама Алины гордо сидела рядом с отцом, сжимая в руках платок.
И тогда Степа развернулся.
Сначала я подумала — что-то забыл.
Но тут подошёл его свидетель:
«Анна Сергеевна? — тихо сказал. — Степан просил проводить вас вперёд».
«Я… что? — зашептала, сжимая запонки. — Нет, всё в порядке, не нужно…»
«Он настаивает».
Я встала, щёки пылали. Каждый взгляд ощущался, пока шла по проходу.
Алина обернулась, лицо — каменное.
Степа подошёл. Посмотрел на неё, голос твёрдый, но мягкий: «Она сядет вперёд. Иначе никакой свадьбы».
Алина моргнула: «Но… Степа, мы же договаривались…»
Он аккуратно прервал: «Ты сказала — первый ряд для родных мам. И ты права. Поэтому она будет там».
Повернулся к гостям, слова разнеслись по залу:
«Эта женщина вырастила меня. Держала за руку, когда мне снились кошмары. Помогла стать тем, кем я стал. Она моя мама, даже если не родила меня».
Потом взглянул на меня и добавил: «Она — та, кто осталась».
Тишина повисла на вечность.
Потом кто-то начал хлопать. Сначала робко. Потом — громче. Несколько человек встали. Организатор украдкой вытерла глаза.
Алина выглядела ошеломлённой. Но промолчала. Только кивнула.
Я взяла Степу под руку, слёзы мешали видеть. Он усадил меня в первом ряду рядом с матерью невесты.
Та не смотрела в мою сторону. Но мне это было неважно. Я была здесь не для неё.
Церемония продолжилась. Они обменялись кольцами, поцеловались — зал взорвался аплодисментами. Всё было прекрасно — трогательно, романтично, наполнено счастьем.
После, на банкете, я стояла у танцпола, всё ещё не веря в произошедшее. Чувствовала себя не на месте. Но… бесконечно любимой.
Алина подошла, когда стало тише.
Теперь она выглядела иначе. Жёсткость куда-то исчезла.
«Мне нужно извиниться, — опустила глаза. — Я была не права. Не знала вашей истории. Думала… Не знаю, что думала. Но теперь яОна обняла меня, и в этом объятии было столько искренности, что все обиды растаяли, как зимний снег под весенним солнцем.
