Когда я вышла замуж за моего мужа, Никите было всего шесть лет.
Его мать ушла, когда ему было четыре — ни звонков, ни писем, просто исчезла в холодную февральскую ночь. Мой муж, Денис, был разбит. Мы познакомились через год, оба пытались собрать осколки своих жизней. Наша свадьба была не только для нас двоих — но и для Никиты.
Я не родила его, но с того момента, как переехала в этот маленький дом со скрипучими ступенями и постерами футболистов на стенах, я стала его. Мачехой — да, но ещё его будильником, тем, кто мазал хлеб вареньем, партнёром по школьным проектам и тем, кто вез его в больницу в три ночи с температурой. Я сидела на всех школьных спектаклях и кричала на футбольных матчах, как сумасшедшая. Я проверяла его перед контрольными и держала за руку, когда его впервые бросила девушка.
Я не пыталась заменить маму. Но я сделала всё, чтобы он мог на меня положиться.
Когда Денис внезапно умер от инсульта, Никите не было ещё и шестнадцати. Я потеряла мужа, лучшего друга. Но даже сквозь горе я знала одно точно:
Я никуда не уйду.
С тех пор я растила Никиту одна. Никаких кровных уз. Никакого наследства. Только любовь. И верность.
Я смотрела, как он становится настоящим мужчиной. Была рядом, когда он получил письмо о зачислении в университет — вбежал на кухню, размахивая им, как золотым билетом. Я оплатила его взносы, помогла собрать вещи и рыдала, когда мы обнялись перед его общежитием. А потом смотрела, как он получает диплом с отличием, с теми же гордыми слезами на глазах.
Поэтому, когда он сказал, что женится на девушке по имени Алина, я была счастлива за него. Он выглядел таким лёгким — будто сбросил груз.
«Мама, — сказал он (да, он называл меня мамой), — я хочу, чтобы ты была рядом во всём. Платье, репетиция ужина — всё».
Я не ждала центрального места, мне хватило бы просто участия.
В день свадьбы я пришла рано. Не хотела мешать — просто поддержать своего мальчика. Надела бледно-голубое платье, цвет, который он когда-то назвал «как дом». И в сумочке у меня лежала маленькая бархатная коробочка.
В ней были запонки с гравировкой: «Мальчик, которого я вырастила. Мужчина, которым я горжусь».
Они стоили недорого, но в них было всё моё сердце.
В зале суетились флористы, квартет настраивал инструменты, организатор нервно проверяла список. И тут ко мне подошла Алина.
Она была прекрасна. Элегантная, ухоженная, в платье, будто сшитом специально для неё. Её улыбка не дошла до глаз.
«Рада, что вы пришли», — мягко сказала она.
Я улыбнулась. «Я не могла пропустить это».
Она замешкалась. Взгляд скользнул по моим рукам, потом вернулся к лицу. И добавила:
«Только одно уточнение — первый ряд для настоящих мам. Надеюсь, вы понимаете».
Слова не сразу дошли. Может, это традиция или рассадка? Но потом я увидела — натянутость в улыбке, холодную вежливость. Она говорила именно то, что думала.
Только настоящие мамы.
Мир подо мной рухнул.
Организатор взглянула — она слышала. Одна из подруг невесты потупилась. Никто не сказал ни слова.
Я сглотнула. «Конечно, — заставила себя улыбнуться. — Я понимаю».
Я села на самый последний ряд, сжимая коробочку, будто она могла меня удержать.
Заиграла музыка. Гости обернулись. Шествие началось. Все сияли.
И вот в проходе появился Никита.
Он выглядел таким взрослым в тёмно-синем костюме. Но, проходя, он окинул взглядом ряды — и остановился на мне.
Его лицо сменилось с недоумения на понимание. Он посмотрел на первый ряд, где сидела мать Алины, гордая, с платочком в руках.
И развернулся.
Сначала я подумала, что он что-то забыл.
Но его друг подошёл ко мне.
«Ирина Николаевна, — тихо сказал он, — Никита просил проводить вас вперёд».
«Я… нет, не надо, — прошептала я, сжимая запонки. — Не хочу проблем».
«Он настоял».
Я встала, краска залила лицо. Все смотрели, как я иду по проходу.
Алина обернулась. Её лицо было каменным.
«Она сядет в первом ряду, — твёрдо сказал Никита. — Или свадьбы не будет».
«Но мы же договорились…»
Он мягко прервал её. «Ты сказала, что первый ряд — для настоящих мам. Ты права. Именно поэтому она должна быть здесь».
Потом, обращаясь к гостям, он сказал: «Эта женщина вырастила меня. Держала за руку, когда мне снились кошмары. Сделала меня тем, кто я есть. Она моя мама — даже если не родила».
И добавил, глядя на меня: «Она та, кто остался».
Тишина повисла над залом.
Потом кто-то начал хлопать. Сначала робко, затем громче. Некоторые встали.
Алина казалась ошарашенной. Но кивнула.
Я взяла Никиту под руку, слёзы застилали взгляд. Он подвёл меня к первому ряду, и я села рядом с матерью невесты.
Та не смотрела на меня. Но мне это было неважно. Я была здесь не для неё.
Церемония продолжилась. Они обменялись кольцами, и когда поцеловались, зал взорвался аплодисментами.
А после, на банкете, Алина подошла ко мне.
Теперь её взгляд был другим.
«Я должна извиниться, — сказала она, опустив глаза. — Я была не права. Я не знала вашей истории. Теперь я вижу, как много вы для Никиты значите».
Я кивнула. «Я не пыталась никого заменить. Просто люблю его».
Она вытерла слезу. «Теперь я это понимаю».
Я протянула коробочку. «Это для него. Может, вы поможете ему надеть?»
Она открыла её и ахнула.
Той ночью, танцуя первый танец, Никита посмотрел на меня через плечо жены.
«Спасибо», — беззвучно сказал он.
Я кивнула. Потому что большего мне и не нужно было.
**Жизнь учит: родство — не в крови, а в тех, кто остаётся, когда все уходят.**
