Это была всего лишь старая нищая старушка на костылях! Маленькая Валентина каждый день делилась с ней своим скудным обедом… Но однажды утром всё изменилось!
История начиналась в маленьком городке под Рязанью, где жила бедная девушка Валя Скворцова. Ей было всего 22 года. Она торговала пирожками с капустой и картошкой в крошечной деревянной будке у дороги. Лавка её была скрипучей и видавшей виды — доски рассохлись, жестяная крыша протекала. Но каждый день Валя приходила сюда под высокую березу, где собирались проезжие, усталые и голодные.
Обувь её стопталась, платье было в заплатках, но она всегда улыбалась. Даже когда усталые руки горели от работы, она находила силы сказать: «Добрый день, батюшка. Не за что!»
Просыпалась она затемно, чтобы замесить тесто, начинить пирожки, сварить кашу. Руки её двигались быстро, а сердце ныло от тоски. Валина семья умерла, когда она была ещё ребенком. Жила она в крохотной каморке за лавкой — без света, без воды.
Только она да её мечты.
Однажды, когда Валя вытирала прилавок, к ней подошла соседка, тётя Матрёна. «Дивная ты какая, — покачала головой старуха. — У самой-то ничего нет, а улыбаешься». Валя лишь рассмеялась в ответ: «Плачем сыт не будешь».
Тётя Матрёна фыркнула и пошла прочь, но слова её засели у Вали в душе. Правда — ничего у неё не было.
Но она всё равно кормила людей, даже когда те не могли заплатить.
И не знала, что вскоре её жизнь перевернется.
Каждый вечер у её лавки появлялась странная старуха. Шла она медленно, опираясь на костыли, скрип-скрип по щебню. Люди, проходя мимо, морщились. «Опять эта вонючая старушенция», — бросал кто-то.
Ноги её были обмотаны грязными тряпками, пальто висело клочьями, лицо — в пыли.
Глаза — потухшие.
Но Валя не отворачивалась. Звала её бабушкой Катей.
В тот вечер, когда солнце палило особенно сильно, бабушка Катя остановилась у её ларька.
«Опять ты не ела вчера», — тихо сказала Валя.
Старуха потупилась. «Не было сил дойти», — прошептала она.
Два дня во рту крошки не было.
Валя посмотрела на прилавок. Остался один-единственный пирожок. Тот, что она припасла для себя.
Помолчав, она протянула его старухе.
«Ешь».
Бабушка Катя подняла на неё мутные глаза.
«Опять своё мне отдаёшь?»
Валя кивнула.
«Дома ещё напеку».
Руки старухи дрожали, когда она брала пирожок. Во влажных глазах блеснула слеза — но не пролилась. Она лишь опустила голову и начала жевать медленно, по-стариковски.
Прохожие косились.
«Валя, ну что ты с этой старухой возишься?» — спросила одна из соседок.
Валя улыбнулась.
«А если бы я сама на костылях была? Разве мне бы не хотелось, чтобы кто-то помог?»
Бабушка Катя приходила каждый день, но никогда не просила.
Не клянчила.
Не тянула руку.
Просто сидела на своём месте у дерева, склонив голову, сложив морщинистые руки на коленях.
А Валя неизменно приносила ей то чашку щей, то пирожок с картошкой.
Иногда — кусок хлеба с салом.
И всегда — с улыбкой.
В тот день, когда всё изменилось, Валя как раз подавала борщ двум школьникам. Она подняла глаза — и увидела бабушку Катю. Та сидела на своём месте, молча, как всегда.
Ноги её были по-прежнему обмотаны тряпьём. Пальто — ещё более драное.
Но она просто сидела, не двигаясь.
Валя налила горячего борща в миску, добавила кусочек мяса и подошла к ней.
«Бабушка Катя, — ласково позвала она. — Кушать подано».
Старуха медленно подняла глаза.
Увидев Валю, она смягчилась.
«Ты меня не забываешь», — прошептала она.
Валя присела рядом, поставила миску на деревянную колоду.
«Даже если весь мир вас забудет — я не забуду».
И в этот момент к лавке подъехал чёрный «Мерседес».
Дверь открылась, вышел мужчина.
Белая рубашка, тёмные брюки, ботинки — будто зеркало. Высокий, крепкий, с пронзительным взглядом.
Валя поспешно вытерла руки об фартук.
«Здравствуйте».
Мужчина кивнул, но смотрел не на неё.
Он смотрел на бабушку Катю.
Не моргая.
Долго.
Бабушка Катя ела, но Валя заметила — она перестала жевать.
Мужчина сделал шаг вперёд, наклонил голову, будто что-то вспоминая.
Потом повернулся к Вале:
«Борща. С мясом».
Она быстро налила, подала.
Но пока он ел, его взгляд снова вернулся к старухе.
На этот раз — неуверенный.
Он открыл дверь машины, сел — и уехал без слов.
На следующее утро Валя, как обычно, подмела перед лавкой, вытерла стол.
С первыми лучами солнца она то и дело посматривала на дорогу.
«Скоро придёт», — шептала она.
Но шли часы.
Никого.
К полудню сердце её забилось сильнее. Она вышла на дорогу, огляделась.
«Где же она?»
Спросила у тёти Матрёны, торговавшей огурцами.
«Тётенька, бабушку Катю не видали?»
Тётя Матрёна махнула рукой.
«Эту старуху? Может, под забором где валяется».
Валя не засмеялась.
Спросила у мальчишек, продававших квас.
«Не видели старуху с костылями?»
Те покачали головами.
Даже у таксиста спросила.
Мужик плюнул.
«Может, подохла где. А может, просто надоело тут сидеть».
У Вали сжалось сердце.
Она села у котла с борщом и смотрела на пустое место под берёзой.
Весь день.
Прошло ещё два дня.
Бабушки Кати всё не было.
Валя не могла улыбаться, как раньше. Обслуживала покупателей — но лицо было грустным.
Даже есть не могла.
Каждый вечер, оставшись одна в каморке, она брала последнюю миску, из которой кормила старуху, и смотрела на неё.
«Бабушка Катя никогда не пропускала, — шепИ в тот момент, когда Валя уже потеряла надежду, чёрный «Мерседес» снова остановился у её лавки, и из него вышла… бабушка Катя, но теперь в роскошной шубе, с бриллиантами на пальцах и улыбкой, полной тепла и благодарности.
