Если бы знать…
Автобус подпрыгивал на ухабах, водитель ворчал, объезжая лужи, то и дело выезжая на встречку. Народу в салоне было немного — рабочий день в разгаре.
Иван смотрел в окно на грязный, подтаявший снег. Ещё немного — и весна вступит в свои права. На очередной кочке автобус дёрнуло, и водитель снова высказался крепким словцом.
— Колёса отлетят, чёрт возьми.
Впереди показалась кладбищенская ограда, за которой чёрными квадратиками стояли памятники.
Каждый раз, приезжая сюда, Иван чувствовал тяжёлую горечь — неизбывность смерти, быстротечность жизни. Думать, что и его скоро посадят в эту землю, не хотелось. Приходил он не от сердца, а по долгу. Так положено — навещать родных в положенные дни. Ему стало стыдно за свои мысли, и он тяжело вздохнул.
Автобус остановился у ворот. Пассажиры вышли, разминая ноги, и сразу направились к рядам искусственных цветов у забора. Иван медленно прошёл вдоль них, высматривая живые. От восковых лепестков рябило в глазах. В конце ряда стояла женщина с ведром красных гвоздик.
Купив четыре цветка, он зашёл на кладбище. Дорожки тонули в воде. Он обходил лужи, но снег хлюпал под ногами. Пожалел, что надел старые валенки.
Почти у самого леса свернул налево. Могилу жены нашёл сразу по кресту. «Пора памятник ставить. Или подождать? Вдруг сын потом один на двоих сделает?» Вокруг уже не было временных деревянных крестов. Взгляд скользнул по рядам могил — сколько новых появилось с прошлой осени.
Переступил через низкую оградку, встал в снег, притоптал его. Ноги промокли.
— Здравствуй, Ольга.
С выцветшей фотографии у креста на него смотрела жена. Он любил этот снимок. Запомнил её такой — хоть здесь ей всего тридцать пять.
Вспомнил тот день. С утра сбегал за цветами, а когда вернулся, Ольга уже нарядилась в новое платье. Он подарил ей золотые серёжки. Она сразу надела их и засмеялась. Он успел запечатлеть этот момент. Как будто вчера было…
— С днём рождения. Сегодня тебе исполнилось бы пятьдесят пять. — Иван оглядел могилу, ища место для гвоздик.
Вся земля была утыкана пластиковыми цветами — яркими, нерушимыми, будто их только вчера принесли.
Он наклонился, вытащил из снега жёлтую веточку у самого креста, воткнул её в ногах. На освободившееся место положил гвоздики. Земля мёрзлая, стебли хрупкие — всё равно упадут. Но они были живыми, непохожими на кричащие искусственные бутоны.
— Скучаю. Но часто приезжать не могу. Прости, не сердись. Я заслужил лежать здесь, а не ты. А жизнь распорядилась иначе…
Говорил долго, рассказывал новости, пока ноги не замёрзли окончательно. Тишину нарушало только карканье ворон. От этого становилось ещё тоскливее.
— Пойду, Оленька. Валенки промочил. И ругать теперь некому. Приду после Пасхи, когда подсохнет. Тогда и могилку приберу, новую фотографию принесу — такую же. Красивая ты тут очень. Прости меня. — Он перешагнул через оградку и, не оглядываясь, пошёл к выходу.
На остановке уже ждали другие. В автобусе он едва чувствовал пальцы на ногах.
Домой добрался еле-еле. Снял мокрые валенки, поставил чайник. Выпил два стакана чая с мёдом, надел тёплые носки, включил телевизор и лёг на диван. Шёл какой-то фильм. От чая разморило, потянуло в сон…
***
Лена пришла на стройку после училища. Молодая, глазастая, с веснушками на носу, а улыбка — будто солнце после дождя. Иван не мог оторвать от неё взгляд. У него жена, сын в школе, а эта девчонка будто заворожила. И что делать? Не прятать же глаза.
Как-то перед Новым годом они столкнулись на остановке. Лена куталась в шарф, в глазах отражались огни фонарей. Иван украдкой поглядывал на неё. Когда подошёл автобус, он пропустил её вперёд и сел рядом.
— Здравствуй, Лена. Домой?
— Да. А ты?
— Тоже. — Он помолчал. — Ёлку уже нарядили?
— Нет. Отец всегда живую покупал. Лежала на балконе. А тридцатого декабря мы всей семьёй её украшали. И запах — будто праздник в дом входил.
— Сегодня как раз тридцатое. У тебя на балконе ёлка лежит? — спросил Иван.
Лена рассмеялась. Он не мог наглядеться.
— Родители далеко, а у меня искусственная. Сейчас приду, соберу, повешу конфеты — как мама раньше делала. Потом чай попью, полюбуюсь.
Он живо представил её комнату, ёлку, её саму — румяную, тянущуюся к верхним веткам… А на кухне — шумящий чайник…
— А можно я с тобой? В гости? — неожиданно вырвалось.
— Зачем? — Лена смутилась.
— Ёлку помогу нарядить. Чай попьём. — Он сам удивился своей наглости.
Что она сейчас подумает? Иван поспешно добавил:
— Ты так рассказала… У меня жена с сыном уже две недели как ёлку нарядили. Пришёл — а она готова. Сын не вытерпел. Может, привык. А так хочется праздника, веселья…
— Ну ладно. Поехали, — просто сказала Лена, глядя на него большими глазами.
Он быстро собрал ёлку, они вместе вешали шары, смеясь и толкаясь. Будто знали друг друга давно. Чувствовал — ей тоже хорошо. Потом пили чай… Ушёл, хотя не хотелось.
А в Новый год пришёл снова. Не помнил, что соврал жене. Нет, помнил. И как Ольга на него посмотрела — будто всё поняла. Но ничего не мог с собой поделать. Лена затягивала, как водоворот.
Стал бывать у неё часто. Лена ничего не спрашивала. Только иногда в её глазах мелькала грусть. Такую же видел у Ольги, когда возвращался домой.
Однажды шёл домой, решив во всём признаться. Не мог больше врать. ЗнаИ вот теперь, одинокий и седой, он смотрел в окно на первые снежинки, понимая, что никого уже не вернуть, а вину — не искупить.
