Тревожный рассвет заглянул в окно. Людмила Федоровна проснулась поздно – некуда было спешить. На пенсии семь лет, живёт одна, лишь старенький кот Мурзик скрашивает одиночество. Потянулась, зная, что может позволить себе понежиться в постели. Но на душе было неспокойно, будто ждала чего-то недоброго.
Она встала, умылась, поставила чайник на плиту. В окне алел малиновый рассвет над соседними хрущёвками – значит, после слякотной оттепели ударил мороз. “Хорошо – хоть дороги подмерзнут”, – подумала Людмила Федоровна.
Чай обжигал пальцы, покрытые тонкой морщинистой кожей. Она была худенькой, хрупкой, даже после рождения сына не набрала веса. А муж её, могучий, как медведь, шутливо называл её Люськой-невеличкой. Но его не было уже десять лет…
Резкий звонок в дверь заставил её вздрогнуть. Чай плеснулся на руку, обжигая. “Вот и настало”, – мелькнуло в голове. Звонок повторился – настойчивый, требовательный.
Людмила Федоровна пошла открывать, ворча: “Кого чёрт принёс в такую рань?” – и застыла на пороге. Перед ней стоял незнакомый мужчина в помятой куртке… и лишь потом она узнала в нём сына. “Господи, до чего же он изменился”, – прошептала она.
— Встречай гостя, мам, — хрипло улыбнулся он.
— Сережа?! — сердце ёкнуло. — Почему не предупредил? — Она прижалась к его груди, ощущая запах дороги, дешёвого табака и чего-то чужого, тревожного.
Он неловко похлопал её по спине. Людмила Федоровна отстранилась, вглядываясь: щетина, мешки под глазами, взгляд мутный…
— Ты один? А где Таня? Внучка?
— Что, одной мне не рада? — сын посмотрел куда-то поверх её головы.
— Растерялась… — Она сделала шаг назад. — Проходи, раздевайся.
Сергей переступил порог, швырнул на пол потрёпанный рюкзак.
— Дома… Ничего не изменилось.
— В отпуск приехал? В такую рань? — спросила она, украдкой глядя на рюкзак.
— Давай потом, ма. Устал.
Она засуетилась: — Чай горячий есть… — достала с полки его старую кружку – ту самую, с надписью “Лучший папа”.
Сергей ввалился на кухню, развалился на стуле, заняв собой всю тесную кухоньку.
— Борщ хочешь? Вчера, как чувствовала, наварила, — замерла в ожидании.
— Давай. Соскучился по твоему борщу.
Она торопливо разогревала еду, украдкой наблюдая, как он жадно хлебает, словно голодный зверь.
— А чего покрепче есть? — сын скосил на неё взгляд.
— Не держу, — резко ответила Людмила Федоровна.
Сергей хмыкнул, доел и отодвинул тарелку.
— С Таней развелись. Я… насовсем.
Сердце сжалось. — Ничего… Устроишься на работу… — пробормотала она, пряча дрожащие руки.
Он молча поднялся и пошёл в комнату.
Так начались её чёрные дни. Сергей то пропадал на улице, то валялся пьяный. Потом привёл с собой шумную компанию – квартира наполнилась гарью и перегаром. Однажды она нашла пропавшие серьги в его кармане…
Сосед, бывший полицейский, только развёл руками:
— Вызовешь наряд – на двое суток заберут. Вернётся – станет хуже.
Ночью она лежала, прислушиваясь к пьяным крикам, и молилась, чтобы муж забрал её скорее…
А потом пришла Людка – грубая, накрашенная. Они пили вместе, орали, крушили мебель. Людмила Федоровна сидела в темноте, боялась выйти…
Однажды ночью он ворвался в её комнату, шарил под подушкой.
— Дай денег! — его глаза были стеклянными, как у мертвеца.
Она отдала последние пятьсот рублей…
Через неделю пришли люди в штатском.
— Ваш сын ограбил магазин.
Она плакала, но в душе – облегчение.
Артёму дали срок. Сосед уговаривал:
— Перепиши квартиру на себя, а то вернётся – выгонит.
Она переписала… но сердце болело. Посылала в колонию передачи.
Через два года он не вернулся.
“Пропал… как я и хотела”, — думала Людмила Федоровна, отмаливая грех. Ночью плакала в подушку, прося у Бога прощения за страшные мысли. А утром варила борщ – вдруг он всё же вернётся?..
