— Ну хватит реветь, — Люда резко развернулась от плиты, размахивая половником. — Разве нормальный мужик так размазнётся?
Игорь сидел за кухонным столом, уткнувшись в ладони. Плечи дёргались, а между пальцами блестели мокрые дорожки.
— Люд, ну как ты не поймёшь… Это же мама, — прохрипел он.
— Мама, мама! — передразнила жена, с грохотом ставя кастрюлю. — Восемьдесят четыре года — возраст приличный. Многим и до шестидесяти не дожить.
Игорь поднял на неё покрасневшие глаза.
— Как ты можешь? Она же тебя как дочь любила.
— Любила, — фыркнула Люда. — Особенно когда учила, как борщ варить и Лёшку воспитывать. Тридцать лет её нравоучений терпела.
Она села напротив, накладывая себе щи. Ела с полным аппетитом, хотя с похорон свекрови прошло всего несколько часов.
— Хватит убиваться, — сказала, отламывая хлеб. — Мёртвых не вернёшь. Лучше подумай, что с её квартирой делать. Продавать надо, пока рынок не просел.
Игорь вскочил, стул грохнул об пол.
— Ты охренела! Мать ещё землёй не остыла, а ты о бабле!
— А когда решать? — спокойно продолжала она есть. — Через год? Пять? Квартира пустует, коммуналка капает. Будь практичнее, Игорь.
Он схватился за голову. Последние месяцы были будто кошмар: мама угасала в больнице, а он каждый день приезжал, держал за руку. Люда же ни разу не пришла — то голова болит, то работа, то простуда.
— Пойду в комнату, — пробормотал он.
— Куда это? Ешь, пока не остыло.
— Не лезет.
— Зря. Организму силы нужны.
Игорь вышел на балкон. Ветер бил в лицо, но он не отворачивался. Внизу дети гоняли мяч — жизнь шла своим чередом, а у него внутри всё переворачивалось.
Мама унесла с собой последнюю нить к детству, к тому времени, когда он был кому-то по-настоящему дорог. Люда никогда этого не понимала.
Дверь скрипнула.
— Игорь, иди уже, замёрзнешь, — она протянула чашку чая.
Он взял дрожащими руками.
— Скажи честно, ты хоть немного её любила?
Люда пожала плечами.
— Какая разница? Жили же как-то.
— Как-то, — повторил он.
Она пристально посмотрела:
— Ты чего? Наша жизнь тебе не нравится?
— Не знаю, — честно ответил Игорь.
Они молча стояли на балконе. Она куталась в халат, он пил обжигающий чай.
— Помнишь, как мама тебя пирогам учила? — вдруг спросил он.
— Замучила с советами. То тесто не то, то начинка.
— А как радовалась, когда Лёшка «бабуля» первый раз сказал?
— Ну, все бабки радуются.
Он поставил пустую чашку.
— А в прошлом году, когда она с воспалением лежала? Ты же передачи носила…
Люда замолчала. Не носила. Он носил, а она жаловалась подругам, что муж семью забросил.
— Пойдём, холодно, — сказала она.
Вечером пришёл Лёшка с женой Катей. Молодые выглядели растерянными — смерть для их поколения всё ещё нечто далёкое.
— Пап, как ты? — Лёшка обнял отца.
— Терпимо.
— Бабулю жалко. Она была классная.
— Была, — голос Игоря дрогнул.
Катя переминалась с ноги на ногу:
— Игорь Степаныч, примите соболезнования…
— Спасибо, дочка.
Люда вышла с подносом:
— Садитесь, чай пить будем. Пирог купила.
— Мам, может, не сейчас? — осторожно сказал Лёшка.
— А когда? Жизнь-то продолжается.
Она разрезала пирог, будто это обычное воскресенье.
— Кстати, — обратилась к Кате, — вам с Лёшкой квартиру бабулину не взять? А то снимаете ведь…
Лёшка и Катя переглянулись.
— Мам, рано ещё об этом…
— Почему рано? Район хороший.
Игорь встал, стукнув кулаком по столу:
— Люда, хватит! Мать сегодня схоронили!
— Игорь, не ори при детях, — спокойно сказала она. — Я практические вопросы решаю.
— Практические! — он задохнулся от ярости. — У тебя одна практика в голове!
Она сжала губы.
— А что надо? Рыдать сутками?
— Человека помянуть! Жизнь прожитую уважить!
— Помянули уже. Хватит.
Лёшка встал, взял отца за плечо:
— Пап, успокойся…
— Ты ничего не понимаешь! — Игорь выбежал, хлопнув дверью.
Из кухни донёсся шёпот:
— Что с папой?
— Маменькин сынок, — ответила Люда. — Всегда был.
Игорь лёг на кровать, не раздеваясь. В висках стучало. Он вспоминал, как мама шептала перед смертью:
— Игорек, ты Люду не обижай. Характер у неё такой…
Дверь приоткрылась — Лёшка.
— Пап, можно?
— Заходи.
Сын сел на край кровати:
— Мне тоже её не хватает. Помнишь, как она сказки рассказывала?
— Помню.
— А пироги её… Мама так не умеет.
Игорь взглянул на сына:
— Лёш, почему мама такая… бездушная?
Тот помолчал:
— Люди разные бывают. Кто-то чувства наружу вываливает, а кто-то в себе держит.
— Но как можно не горевать?
— Не знаю. У мамы всё не как у людей.
Из кухни донёсся смех.
— Слышишь? — прошептал Игорь. — Смеются. В день похорон.
Утром Люда разбудила его вопросом:
— К нотариусу сегодня поедешь? Надо квартиру оформлять.
— Поеду.
Вечером он заехал на кладбище. Поправил мокрые от дождя цветы.
— Мам, прости… — прошептал.
Дома Люда встретила недовольно:
— Где пропадал?
— У мамы был.
— Опять? Мёртвые не слышат, Игорь.
Они молча смотрели телевизор. Она смеялась над комедией, возмущалась ценами. Он думал о том, что мёртвые может и не слышат. Но живых он тоже не слышит. И не понимает.
Перед сном Люда спросила:
—Игорь закрыл глаза и подумал, что завтра снова будет обычное утро — чай, работа, ужин, — а эта боль так и останется с ним навсегда.
