— Ты что городишь, мама?! — вспылила Ольга, вскочив со стула. — Какой ещё чужой? Я твоя родная кровь!
— Не кричи! — Анна Петровна отмахнулась, не отрываясь от вязания. — Сказала как есть. А ты кто такая, чтобы мне указывать?
— Мам, что за ерунда? — в комнату вбежал Игорь, муж Ольги. — Соседи уже стучат по батарее!
— Пусть стучат, — буркнула старуха. — В своей квартире я что хочу, то и ворочу.
Ольга опустилась на диван, чувствуя, как подкашиваются ноги. Всё началось с пустяка — она попросила мать не выливать остатки борща, собиралась наутро разогреть. А в ответ услышала такое, что до сих пор не верилось.
— Мам, может, давление? — осторожно спросила Ольга. — Пила таблетки?
— Какое давление? — Анна Петровна наконец отложила спицы и холодно взглянула на дочь. — Ясно сказала — чужая ты мне. И всегда была.
Игорь переглянулся с женой. За двадцать лет общения с тёщей он видел её в разных состояниях, но такого — никогда.
— Анна Петровна, может, врача вызовем? — предложил он. — Вы сегодня не в себе.
— Да я в своём уме! — вспыхнула старуха. — Надоело притворяться! Хватит изображать счастливую семью!
Ольге перехватило дыхание. В горле встал ком, а в голове крутилось одно: неужели мать действительно так думает? Неужели всю жизнь терпела её из-под палки?
— Мама, ну что ты несешь? — голос дрожал. — Я всегда была рядом. Ухаживала, когда ты болела. Деньги подкидывала, продукты приносила…
— Вот именно! — Анна Петровна резко встала, клубок упал на пол. — Из жалости! Думала, обязана! А мне такая забота не нужна!
— Из жалости?! — Ольга не верила ушам. — Да ты о чём? Я тебя люблю!
— Врёшь! — старуха подошла к окну, уставившись во двор. — Никто меня не любит. И ты тоже.
Игорь тихо взял жену за руку. Ольга была белее стен, дрожала.
— Пойдём на кухню, — прошептал он. — Дашь ей остыть.
— Нет, — Ольга встала. — Мама, объясни. Почему так говоришь?
Анна Петровна медленно повернулась. На лице — горькая усмешка.
— Что объяснять? Думаешь, я не знаю, как ты про меня трещала? Старая, дряхлая, всем обуза?
— Я никогда такого не говорила!
— Не ври! — махнула рукой старуха. — Слышала, как вы с Игорем шептались. Думали, я не услышу? А у меня, между прочим, слух как у совы.
Игорь нахмурился. Он пытался вспомнить, о чём могла идти речь.
— О чём мы говорили?
— А ты не помнишь? — Анна Петровна прищурилась. — Что меня в дом престарелых пора сдавать. Что я вам жить мешаю.
Ольга ахнула. Месяц назад они с Игорем действительно обсуждали это. Но не от желания избавиться, а от страха за неё. Анна Петровна забывала выключить плиту, путала имена соседей, с которыми зналась полвека.
— Мам, мы не хотели тебя сдавать, — попыталась объяснить Ольга. — Просто боялись…
— Хватит лапшу на уши вешать! — перебила старуха. — Всё ясно! Надоели мне ваши фальшивые улыбки!
— Анна Петровна, мы вас любим, — вступил Игорь. — Оля ночами не спала, когда вы болели.
— По долгу! — отрезала старуха. — Потому что “так надо”! А души в этом ноль!
Ольге подступили слёзы. Как можно так говорить? Она всегда старалась быть хорошей дочерью. Даже когда дети болели, даже когда работа заваливала — находила время для матери.
— Мам, ну почему? — голос сорвался. — Чем я провинилась?
— А чем отличилась? — старуха плюхнулась в кресло. — Живёшь своей жизнью, забегаешь по делу, спрашиваешь про давление. И думаешь, этого достаточно?
— Но я звоню каждый день! Лекарства ношу, врачей вызываю!
— Для галочки! — покачала головой Анна Петровна. — А душой где? Когда ты последний раз просто пришла, чаю со мной попила, душу отвела?
Ольга задумалась. В последнее время их встречи сводились к бытовухе: то рецепт выписать, то счетчики проверить, то картошку принести.
— Мам, у меня семья, работа…
— Вот именно! — перебила старуха. — У тебя всё есть, а у меня? Сижу, как пень, жду, когда дочь милостиво появится!
— Переезжай к нам! Сколько раз предлагала!
— Чтобы обузой быть? Чтобы зять косо смотрел, а внуки вздыхали?
Игорь хотел возразить, но Анна Петровна не дала.
— Вижу же, как прибежишь — делаешь дела и бежишь. Будто отбываешь повинность!
Ольга закрыла лицо руками. В словах матери была правда, и это резало. Она действительно спешила, думая о своих заботах.
— Я старалась…
— Старалась! — фыркнула старуха. — А поговорить по-человечески? Спросить, как душа? Рассказать, что у тебя на сердце?
— Я рассказывала…
— Что? “На работе завал”, “Дашка двойку схватила”, “Кредит душит”. А про себя? Про то, что радует, что болит?
Ольга подняла голову. В глазах матери стояла тоска.
— Думала, тебе неинтересно…
— Неинтересно?! — старуха подошла вплотную. — Да я каждую твою тень вижу! Чувствую, когда тебе тяжело, когда светло. Но ты со мной этим не делишься!
— Не хотела грузить.
— А зачем тогда мать?! — Анна Петровна села рядом. — Чтоб только таблетки подавала?!
Тишина. Игорь отошёл к окну, давая им поговорить.
— Знаешь, что обиднее всего? — вдруг сказала старуха. — Ты меня не видишь. Для тебя я — старый хлам, который надо обслуживать.
— Это неправда…
— Правда! Когда ты в последний раз спрашивала, о чём я думаю? Чего боюсь? О чём мечтаю?
Ольга напрягла память, но вспомнились только разговоры про анализы и коммуналку.
— А о чём ты думаешь, мама? — шёпотом спросила она.
Старуха горько усмехнулась.
— Поздно спросила. Надо было раньше.
— Лучше поздно, чем никогда.
Анна Петровна замолчала, глядяМолчание повисло в воздухе, но в этот раз оно было тёплым, как старый плед, наброшенный на плечи двух женщин, которые наконец-то услышали друг друга.
