– Наташа, что ты наделала?! – голос Ольги дрожал от гнева. – Как ты могла так поступить? Я же твоя родная кровь!
– А что ты хотела? – отрезала Наташа, не отрываясь от бумаг на столе. – Ждать, пока ты совсем дом развалишь?
– Развалишь?! – Ольга вцепилась в спинку стула. – Я тридцать лет его держала после смерти мамы и папы! Ты где была всё это время?
– Да где, где, – передразнила Наташа, подняв на сестру ледяной взгляд. – Работала, деньги зарабатывала. В отличие от тебя, не сидела на родительской шее до старости.
Ольгу будто подкосило. Она медленно опустилась на стул, уставившись на документы.
– Это… настоящее завещание? – прошептала она.
– Настоящее, – холодно отозвалась Наташа. – Дом теперь мой. Полностью. А ты ищи себе другое жильё.
– Но как… Когда она успела? В последние месяцы же мама почти ничего не соображала…
– Вот поэтому я и приехала. Кто-то должен был разобраться с её делами, пока ты бегала по больницам.
Ольга смотрела на сестру и не узнавала. Наташа всегда была жёсткой, но такой – бесчеловечной – она не видела её никогда.
– Наташ, давай поговорим по-человечески, – попробовала она смягчить тон. – Я не против твоей доли, но выгонять меня…
– Кто тебя выгоняет? – Наташа сложила бумаги аккуратной стопкой. – Можешь снять комнату. У меня. За нормальные деньги.
– Снимать комнату в родительском доме?! – Ольга замерла, не веря ушам. – Ты издеваешься?
– Вполне серьёзно. Закон есть закон.
Ольга встала и прошлась по кухне. Каждый угол тут дышал памятью. Мамин фикус у окна, за которым она ухаживала пятнадцать лет. Полка с банками солений, которые они вместе закатывали каждую осень.
– Помнишь, мама говорила, что дом должен остаться в семье? – тихо спросила Ольга. – Для внуков…
– У тебя внуков нет, – резко оборвала Наташа. – А у меня есть Денис и Арина. Им и достанется.
Ольга резко обернулась:
– Твои дети даже на похороны не приехали! А я маму каждый день навещала, пока она болела!
– Навещала, навещала, – махнула рукой Наташа. – И что? Всё равно довела до того, что она в больнице скончалась.
Слова ударили, как нож. Ольга и без того винила себя – не заметила вовремя, не предотвратила…
– Я сделала всё, что могла… – голос дрогнул.
– Да. Но “всё” оказалось мало.
В дверь позвонили. Наташа пошла открывать, а Ольга осталась стоять, не в силах двигаться.
– Ой, Оля, ты дома? – в кухню вошла соседка тётя Галя с пакетом молока. – Как держишься, родная?
– Терплю, – соврала Ольга, смахивая слезу.
– Слышала, Наташа приехала, – тётя Галя бросила любопытный взгляд на стол. – Наследственные дела решаете, поди?
– Решаем, – сухо ответила Наташа, вернувшись.
– А помню, ваша мама всё твердила: “Оля у меня – золото, никуда не уезжала, всегда рядом”, – продолжала соседка, не чуя напряжения. – Не то что иные…
Наташа стиснула зубы, но промолчала.
– Галина Степановна, извините, у нас семейный разговор, – вежливо, но твёрдо сказала она.
Соседка засуетилась, оставила молоко и ушла.
– Вот договор аренды, – Наташа достала из сумки бумаги. – Большую комнату оставлю тебе. Десять тысяч в месяц.
– Десять?! – Ольга ахнула. – У меня пенсия двенадцать!
– Ищи подработку. Или съезжай.
Ольга уставилась на сестру.
– Наташа, что с тобой? Мы же всегда ладили…
– Ладили, потому что я молчала, – Наташа подняла на неё взгляд, и Ольга впервые увидела там застарелую боль. – Молчала, когда они покупали тебе квартиру, а мне говорили: “Денег нет”. Молчала, когда ты после развода с Серегой снова к ним вернулась.
– Я работала! В школе, в библиотеке!
– За гроши. А родители тебя содержали.
– А у тебя разве хуже было? У тебя же Виктор хорошо зарабатывал…
– Дети учиться должны были! А помощи от родителей – ноль. Всё сама.
Ольга вдруг поняла: эта обида копилась годами.
– Если тебя что-то не устраивало, надо было говорить!
– С кем? С мамой, которая боготворила тебя? С папой, который считал тебя идеалом?
– Они любили нас одинаково!
– Меня – пока я была удобной. Училась, институт, замуж. А как стала жить своей жизнью – превратилась в чужую.
Наташа замолчала, крепко сцепив пальцы.
– А ты развелась и вернулась. И снова стала их солнышком: “Оля то, Оля сё”…
– Я заботилась о них искренне…
– Знаю. Но мне от этого не легче.
Ольга подошла к окну. Во дворе – старая яблоня, под которой они играли в детстве.
– Когда мама завещание переписала?
– В мае. Когда ты с воспалением лёгких в больнице лежала.
Ольга вспомнила: две недели её не было дома.
– Ты специально тогда приехала?
– Нет. Отпуск был. Маме помогала.
– И уговорила её…
– Ничего я не уговаривала! – Наташа вскипела. – Просто рассказала, как тяжело без поддержки. Что детям на образование денег не хватает. Мама сама предложила.
– Она была больна, Наташ!
– Но к нотариусу дошли. И всё правильно объяснили.
Наташа сидела прямо, только глаза выдавали напряжение.
– А нотариус ничего не заподозрил? Что больная мать вдруг всё отдаёт дочери, которая десятилетиями не жила здесь?
– Нотариус не вникает в семейные дрязги.
– И тебе не стыдно?
Наташа встала, поставила чайник.
– Стыдно, – неожиданно честно ответила она. – Но справедливость важнее.
– Какая справедливость?! – взорвалась Ольга. – У тебя квартира, семья, работа! А у меня что? Пенсия, подорванное здоровье, никакой личной жизни! И теперь ты дом забираешь?!
– Свой дом.
– Твой?! – Ольга горько рассмеялась. – Ты здесь до восемнадцати прожила, я – сорок лет!
– В завещании – моё имя.
Чайник закипел. Наташа разлила чай.
– СадиВ тишине кухни, под аккомпанемент тикающих часов, Ольга наконец осознала: этот дом никогда не будет принадлежать ни одной из них по-настоящему — пока в нём живёт разъедающая душу вражда.
