Мы возненавидели её с первой секунды, как только она переступила порог нашей московской квартиры.
Кудрявая, высокая, худая, как жердь.
Кофточка на ней была приличная, но руки — не мамины. Пальцы короче, толще, сжатые в замок. Ноги тоньше, ступни длиннее.
Мы с братом Сережей, ему семь, мне девять, сверлили её взглядом, будто заряжали молнии.
Длинная, как оглобля, не Мила — а Милица какая-то!
Папа заметил наше пренебрежение и цыкнул:
– Ведите себя прилично! Совсем обнаглели?
– А она надолго к нам? – капризно спросил Сережа. Ему прощалось — малец ведь.
– Навсегда, – огрызнулся папа.
По голосу было понятно — скоро взорвётся. А если он вскипит, нам несдобровать. Лучше не злить.
Через час Милица собралась уходить. Надела туфли, и в дверях Сережа ловко подставил ей подножку.
Она чуть не кувыркнулась в подъезд.
Папа встревожился:
– Что случилось?!
– Да просто споткнулась, – сказала она, не глядя на Сережу.
– Весь коридор завален! Я уберу! – тут же пообещал он.
И мы поняли: папа её любит.
Выжить её из нашей жизни не получилось, сколько ни старались.
Однажды, когда Милица осталась с нами без папы, она спокойно, без эмоций бросила нам:
– Ваша мама умерла. Так бывает. Сейчас она на небесах и всё видит. Думаю, ей не нравится, как вы себя ведёте. Она понимает, что вы просто вредничаете. Так память не хранят.
Мы насторожились.
– Серёжа, Наташка, вы же хорошие ребята! Разве так о маме вспоминают? Человека судят по поступкам. Неужели вы всегда такие колючие?
Постепенно этими разговорами она выбила из нас всю дурь.
Однажды я помогла ей разложить продукты. Как же Милица меня хвалила! Погладила по спине.
Да, пальцы не мамины… но приятно.
Сережа позавидовал — тут же расставил вымытые кружки. Милица и его похвалила, а вечером ещё и папе с восторгом рассказала, какие мы помощники. Он расплылся в улыбке.
Её чуждость ещё долго не давала нам расслабиться. Хотелось впустить её в сердце, но как? Не мама — и всё тут!
Через год мы уже не представляли жизни без неё. А после одного случая и вовсе влюбились в Милицу, как папа.
…Сереже в седьмом классе приходилось несладко. Его, тихого и замкнутого, терроризировал один парень — Витька Клыков. Такого же роста, но наглее.
Семья у Клыкова была полная, отец его подначивал: «Ты мужик — давай, лупи всех, пока тебя не начали». Вот и выбрал Витька Сережу мишенью.
Тот молчал, ждал, что само рассосётся. Но так не бывает. Обидчики наглеют от безнаказанности.
Клыков уже открыто бил Сережу — сколько раз пройдёт мимо, столько и стукнет по плечу.
Я вытянула из брата правду, увидев синяки. Он считал, что мужчины не должны грузить проблемы на сестёр, даже старших.
Мы не знали, что за дверью стоит Милица и слушает.
Сережа умолял не говорить папе — будет хуже. И чтобы я не пошла царапать Витьке морду! А мне так хотелось!
Папу втягивать тоже боялись — он сцепится с отцом Клыкова, а там и до тюрьмы недалеко…
На следующий день Милица проводила нас в школу под видом похода в магазин и попросила показать Клыкова.
Я показала. Пусть знает, гад!
А дальше началось волшебство.
На уроке русского в класс вежливо постучали. Вошла Милица — причёска, маникюр, лёгкий парфюм. Спокойно попросила Витьку выйти: «Мне нужно с тобой поговорить».
Учительница разрешила. Витька вышел, решив, что это новый организатор. Думал, ему поручат гвоздики для возложения к памятнику.
Милица схватила его за шиворот, приподняла и прошипела:
– Ты чего моего сына трогаешь?
– К-какого сына? – запиналС тех пор Витька Клыков не только перестал трогать Сережу, но и обходил его за три квартала, а Милица, хоть и не родная мать, навсегда стала для нас самым близким человеком на свете.
