Матвей притормозил у кладбищенских ворот и тяжело вздохнул. Сколько раз он собирался сюда заехать? Сколько раз откладывал на «потом»? Пока мама была жива — вечно не хватало времени. После её ухода — будто и вовсе не осталось места для воспоминаний.
А ведь давно пора было очнуться. Осознать, что весь этот мир, который он так старательно выстраивал, оказался бутафорией. Ни одно слово, ни один поступок не имели под собой настоящей основы. Как ни странно, он даже благодарен Алине — бывшей жене — за то, что разрушила этот карточный домик. Одним махом — и всё рухнуло! Казалось бы, идеальный брак, такие «искренние» друзья… А на деле — его супруга, его лучший друг, и все эти приятели, которые знали и молчали. Это был не просто провал. Это был удар, от которого Матвей до сих пор не может прийти в себя.
Сразу после развода он уехал в родной городок. Восемь лет прошло с тех пор, как похоронил мать. Восемь лет! И ни разу не удосужился навестить могилу. Лишь теперь, когда в жизни не осталось ничего светлого, он понял простую истину: мама была единственным человеком, который никогда бы его не предал.
Женился он поздно — в тридцать три, а Алине было всего двадцать пять. Он гордился ею, как дорогой безделушкой. Красивая, ухоженная, «из высшего общества», как ему тогда казалось. Теперь же перед глазами стояло её лицо, искажённое злобой, слова, которые она швыряла в него: что ненавидела все эти годы, что каждую ночь с ним была для неё пыткой. До сих пор не верилось, как он мог быть таким слепым. Она рыдала, просила прощения, твердила, что чувствовала себя одинокой… Но стоило произнести «развод» — и маска упала. Вот она, настоящая.
Матвей вышел из машины, достал с заднего сиденья пышный букет. Шёл медленно, опустив глаза. Дорожка, наверное, вся заросла. Он даже не приезжал, когда устанавливали памятник — всё организовал через интернет, удалённо. Символично: вся его жизнь — на расстоянии, всё ненастоящее.
Ограда оказалась чистой. Памятник тоже. Цветы свежие, земля аккуратно вскопана. Кто-то ухаживал за могилой. Наверное, какая-то из подруг матери. Хотя… сыну, выходит, было не до этого.
Он открыл калитку и прошептал:
— Здравствуй, мам…
Горло сжало, глаза застилали слёзы. Матвей не ожидал, что расплачется. Он же — деловой человек, хладнокровный, расчётливый, привыкший держать марку. А теперь рыдал, как малыш. Даже не пытался сдержаться. Эти слёзы были как очищение, смывали всё, что связано с Алиной, с предательством, с болью. Будто мама и правда была рядом, гладила по голове и шептала: «Ничего, сынок… Всё наладится».
Он просидел долго. Молча. Но мысленно говорил. Вспоминал детство: как падал, разбивал коленки, а мама мазала зелёнкой и приговаривала: «Заживёт — как на собаке». И правда заживало. Со временем. И с каждым разом боль утихала. А мама всегда добавляла: «Ко всему привыкаешь, только к подлости — никогда».
Теперь он понимал каждое её слово. Тогда казалось — просто ласковые фразы, а оказалось — житейской мудростью.
Платить соседке за присмотр за домом было несложно, но сколько можно держать его на замке? Он улыбнулся, вспомнив, как познакомился с соседкой. Ему было тяжело, плохо. А её дочь — Лера — встретила его с такой душевностью… Разговорились, и всё как-то само собой сложилось. Уехал он на рассвете, оставив записку, где лежит ключ. Может, с её стороны это выглядело подло. Но он же ничего не обещал. Всё было по взаимному согласию. Она только что развелась с мужем-деспотом, рассказывала, как ей было трудно. Оба были одиноки. Вот и сошлись на время.
— Дядя, вы мне поможете?
Матвей резко обернулся. Перед ним стояла малышка лет семи, в руках — пустое ведёрко.
— Мне воды нужно, цветы полить. Мы с мамой их только посадили, а сегодня мама слегла. На улице жара — они засохнут! Но ведро тяжёлое. Я одна не донесу. Только маме не говорите, что я сюда одна ходила. Если я по чуть-чуть носить буду, она всё равно догадается, что я пропадала.
Матвей улыбнулся:
— Конечно, показывай дорогу.
Девочка засеменила вперёд. Болтушка — хоть куда. За пять минут он узнал всё: как мама не послушалась и выпила холодного, как заболела, как они пришли на могилу бабушки, умершей год назад, и как бабушка наверняка бы её отругала. Ещё девочка отучилась первый класс и твёрдо решила получать только пятёрки — а потом вообще мечтала золотую медаль получить!
С каждым словом Матвею становилось легче. Дети — это чудо. Он подумал, как хотел бы нормальную семью: жену, которая любит, и ребёнка, который ждёт его дома. Его Алина была как дорогая фарфоровая кукла — красивая, но пустая. О детях и речи не шло. По её словам, «нужно быть полной дурой, чтобы ради орущего комка испортить фигуру». Пять лет вместе. И теперь он понимал: нет ни одного тёплого воспоминания об этом браке.
Он поставил ведро, и девочка осторожно полила цветы. Матвей взглянул на памятник и замер. На фото была… соседка. Мать Леры. Бабушка этой малышки.
— Вера Семёновна была твоей бабушкой?
— Ага! А вы её знали? Хотя чего спрашиваю — вы же у бабы Веры бывали!
Матвей перевёл взгляд на девочку:
— То есть вы… с мамой тут живёте?
— Ну да! Я же говорила — мама не разрешает мне одной на кладбище ходить.
Матвей растерянно смотрел на ребёнка. Выходит, Лера вернулась сюда, и у неё есть дочь. А он и не знал… Стоп. Он даже не знал, сколько лет Лизе. Может, ребёнок появился позже?
Девочка быстро попрощалась и убежала, напомнив, что нельзя маму волновать.
Матвей вернулся к могиле матери, присел и задумался. Что-то внутри переменилось. Видимо, теперь Лера сама присматривает за домом. И платит он ей, хотя раньше думал, что платит её матери. Но, в общем, кому именно — не суть важно.
Потом он поехал к дому. Сердце сжалось. Всё осталось как при маме — будто вот-вот она выйдет на крыльцо, вытрет слёзы краем фартука и обнимет. Он долго сидел в машине. Мама не вышла.
Но во дворе егоНо когда он вошёл в дом, где пахло пирогами и детским смехом, он понял — наконец-то вернулся домой.
