Так не бывает.
Разбудил телефонным звонком бывший муж. И как забыла на ночь выключить звук? Вместо «Алло» зевнула, пусть знает, что разбудил. Он долго извинялся, монотонно бубнил о погоде, работе, новостях из телевизора. Готовил к чему-то, настраивал. Лариса не торопила его, не отвечала. Иногда кивала, будто он мог видеть.
А он, казалось, и правда видел. Пятнадцать лет брака – ключ к сверхспособностям. Пошла на кухню в одних трусиках, включила громкую связь, положила телефон на стол и открыла холодильник. Его пустые белые полки давно не мыты и обижены. На дверце стояла бутылка вина, а рядом – кусок магазинного сыра в треугольной упаковке.
— Как дела у Оленьки?
На имя дочери пришлось отреагировать:
— А ты ей не звонил, что ли?
— Звонил, — бывший затараторил, — в четверг болтали. Говорит, у неё всё хорошо. Цветёт и пахнет, — хохотнул, — а ещё сказала, что ты на недельку выпадешь из реальности, на отдых уезжаешь. Разбогатела, мать? Далеко собралась? А ученики твои как? На каникулы отпустила?
Сделала глоток прямо из горлышка, поднесла телефон к уху, чтобы чуткий динамик не уловил, как дрожит её рука, ударяя стеклом об стакан. Глотнула, собралась и заулыбалась игриво:
— Всё надоело. Имею право на недельку под пальмами у моря. Ещё не скоро. Месяц в запасе. Завидуешь?
— Конечно, — пауза, — нет. Бывший включился в старую игру.
— Привезу тебе, — пауза, — ничего. — Лариса расслабилась. — А что хотел-то?
— Мне очень неудобно просить, но я впроголодне. До зарплаты пять тысяч рублей не одолжишь? Непредвиденные расходы…
— Ммм… — она отрезала кусок сыра и положила на язык, как конфету. — Какие расходы, позволь узнать.
— Я тут с женщиной познакомился. Хорошая такая. Очень хорошая.
Ничем не оправданная, странная, нелогичная ревность впилась в горло Ларисе:
— Так у неё и спроси! — перед глазами всплыла картинка: тогда ещё будущий муж, двадцать лет назад, высокий, худой, с длинной по той моде чёлкой, чертящей лицо на две половины, белые перья в волосах; улыбка тоже наискосок, виден острый клык, а рядом – не она, а чужая женщина в миниюбке и с алой помадой.
— Ляль, что случилось? — голос стал мягким, родным. От заботы запершило, глаза закололо, вот-вот заплачет.
— Ничего. Не выспалась. Прости. Сейчас переведу. Хорошего дня.
Пока тыкала по кнопкам в банковском приложении, пришло сообщение от Виктора:
— Доброе утро, дорогая! Сегодня чудесный день. Может, устроим пикник у озера? Заеду за тобой в три.
— И ты туда же! Отвалите вы все! — злость выбила глупые слёзы. Наконец налила в стакан, глотнула, прожевала сыр. Подошла к зеркалу во весь рост, провела рукой по правому боку, где чёрное кружево белья смыкалось с белой кожей. Боялась дотронуться чуть дальше, до крохотного узелка, чуть больше прыщика, в паху, в том самом месте, где все бреют не глядя. Ничего не изменилось. Он был на месте.
Потом в душ, мочалкой зло, до красноты, волосы шампунем на два раза, маска, патчи, фен. Включила ноутбук. Посыпались сообщения из соцсетей. Надела футболку.
Открыла первое попавшееся:
— Здравствуйте! Хотел бы изучать немецкий с нуля. Есть ли у вас свободное время? Какая форма оплаты?
Руки сами знали, что писать. Работа делала сильнее. Отправляя ответ, случайно кликнула на аватарку и увидела там усталость и одиночество. Екнуло.
— Сколько раз в неделю вы хотели бы заниматься? И должна сразу предупредить, что с первого по десятое занятий не будет. Возможно, вообще никогда, потому что я умру, — написала и стёрла до «не будет».
Ответ пришёл сразу:
— Три раза в неделю. По времени я гибкий. Работаю на дому. Могу подстроиться.
— Сегодня в пять вечера?
— Подходит.
Оленька позвонила, когда суп уже был почти доеден. Раньше этот куриный бульон они называли похмельным.
— Мамуль, ты как?
— Отлично. Я ем. Ты меня отвлекаешь, — бурчала от страха.
— А мы на пляж собрались. Мне папа звонил. Чё-то ему ты не понравилась… — в трубке гудел чужой город, машины и тревога.
— Я ему уже пять лет как не нравлюсь.
— Если язвишь, значит, всё в порядке. Я же не ошибаюсь?
— Дочка, как ты? Скучаю.
— И я!
Болтали ни о чём. Вместе по телефону встретили её друзей, ехали в метро, искали место и лежак. Прорывалось солнце, плеск волн. Море заслоняло всё плохое. Повесили трубку и разошлись. Одна – вперёд, другая – на грань. Но с памятью о беззаботно-прекрасном.
Лариса посмотрела на часы. Почти пять. Вся ещё там, золотая и звонкая, рядом с дочкой, машинально включила ноут. И как в прорубь – в видеоконференцию с новым учеником, тем, что назвал себя «гибким». Глаза! Это было первое погружение. Вовнутрь! До выворота кишок! До боли, до спазма. Оглушило. Блеяла про немецкую грамматику и извинялась. Сама не понимала, почему. Боялась поднять взгляд, опустить – не могла.
Когда закончились сорок пять минут урока, откинулась в кресле и разревелась. Позвонила подруге:
— Только без моралей, я влюбилась.
— Ууу… И кто он? А как же Виктор?
— Кать! А что Виктор? Вот… — И поняла, что даже имени не знает. Может, и говорил, но мимо пролетело. Ведь запомнились только глаза.
— В кого влюбилась-то? — безжалостно.
— Познакомились только что. Он немецкий у меня учит. Я, понимаешь, так давно ничего не чувствовала. Думала, что не могу, а тут… — Говорила сбивчиво, надеясь, что поймёт.
Катя, дородная мать троих детей, вышедшая замуж раз и навсегда, ответила:
— Я на балкон выйду, — заОна закрыла глаза, чувствуя, как его пальцы осторожно касаются её руки, и в этот момент поняла, что всё – и боль, и страх, и даже эта проклятая меланома – уже не имеет значения.
