— Опять Степан храпит! — раздосадованно подумала Алина. Она отодвинула руку мужа, на которой лежала, и перевернулась на другой бок.
Взглянув на телефон, Алина отметила, что уже второй час ночи.
— Всё, не усну теперь, а завтра на работу… — злилась она. — Опять буду клевать носом. Хорошо, что вставать рано не надо — вторая смена. Но всё равно… Не двадцать же лет, когда танцуешь до утра, а утром хоть бы что! Да и не те были времена, когда с Степашкой гуляла под луной, а потом не спала, вспоминая каждое его слово. И самое смешное — ничего толком не помнишь, только пару фраз, да лицо его перед глазами, будто в кино, кадр за кадром. Его глаза — серые, ясные, без подвоха, точно вижу их…
А Степан, как ни в чём не бывало, громко рыкнув во сне, продолжил мирно посапывать.
— Что делать? — размышляла Алина. — Может, договориться спать в разных комнатах?
От нечего делать она начала перебирать в памяти обиды на мужа. Казалось, их накопилось столько, что хватило бы на целый товарный поезд да ещё и на тележку из «Пятёрочки».
Что её грызло? Обида? Досада? Разочарование? Кто знает…
— Дети выросли. Остались мы вдвоём. Вроде бы всё хорошо, но что-то не так… — тревожные мысли сверлили голову тупым сверлом, и теперь их оттуда не выгонишь.
В темноте Алина разглядывала спящего мужа. Он мирно сопел, не подозревая, что попал под пристальный взгляд супруги, которая в ночной тиши выискивала все его изъяны, умножая их на два и забывая поделить результат. Хотя где-то глубоко в подсознании шевелилась школьная истина: на ноль делить нельзя!
— Совсем поседел, — вздохнула Алина. — И живот вырос. Морщины, будто реки на карте, прорезали лоб, выдавая годы, болезни и все пережитые вместе невзгоды. А ведь какой красавец был!..
Теперь он не встречает её с работы так, как раньше. Не выходит в прихожую, не целует, не спрашивает, как дела. А чай пьёт — так причмокивает, что аж в печёнках скребёт!
Грязные вещи прячет, а она тайком закидывает их в стиральную машину. Утром подкладывает чистые, а он ворчит:
— Я ещё не износил старую рубашку, а ты уже новую суёшь! Верни мою!
— Сколько раз обижал, — мысленно кипятилась Алина. — И кризисы переживали, и ссорились, и мирились. А уж от его родни натерпелась! Все считали, что я ему не пара. Даже на свадьбе поздравляли одного его, а я просто стояла рядом. Смех да и только — тётки даже мои платья считали, упрекали, что транжира!
А она всегда работала, вещей у неё было — раз-два и обчёлся, да и те самые дешёвые. Подруга шила по журнальным выкройкам.
А Степан? Только отмахивался:
— Не обращай внимания, дорогая. Это всё от зависти. Будь выше этих бабских дрязг.
Вспомнилось самое больное. Заболела их дочь, Машенька. Серьёзно. Объездили все больницы, пока в Москве не поставили диагноз. Алина не спала ночами, а Степан… как ей тогда казалось, был равнодушен. Молчал. Не обнял, не сказал: «Всё будет хорошо».
Когда беда миновала, плакали вместе, прося друг у друга прощения.
— А как ухаживал-то! — улыбнулась Алина.
Познакомились они странно. Она шла по улице в ливень, ревела. Зонтика не было. Промокла насквозь. Горе-то какое: в институте девчонки собрались скинуться на подарки преподавателям — пять рублей с носа. У неё таких денег не было. Мать отказала наотрез:
— Халявщиков кормить не намерена!
Стипендию Алина отдавала матери, а та выдавала по рублю на три дня.
— Иду я, вся в слезах, — вспоминала Алина, — а в кармане два рубля да тридцать копеек. Тридцать копеек — это я в столовой не ела…
И вдруг над головой раскрылся зонт.
— Девушка, что вы одна по темноте шляетесь? — услышала мужской голос.
— Отстаньте! — огрызнулась она.
— Да я просто хочу дать вам платок, — мягко сказал незнакомец.
Достал из кармана большой, в клетку, пахнущий одеколоном. Этот платок до сих пор лежит у них в комоде.
— Разве можно было разглядеть слёзы сквозь дождь? — удивлялась Алина.
— Сердцем почувствовал, — признался потом Степан.
Он проводил её до кафе, угостил чаем с пирожным. Она, всегда осторожная, выложила ему всю свою беду. А у подъезда он дал ей пять рублей:
— Возьми. Нельзя, чтобы такие глаза плакали из-за денег.
Через неделю, получив пенсию, бабушка отдала ей деньги.
— На, — протянула она Степану в парке.
Тот даже обиделся:
— Мужчина должен быть нужным. Спасибо, что позволила мне почувствовать себя полезным.
Больше они к этому не возвращались.
За окном светало. Алина лежала без сна, вспоминая их жизнь. Всё было — и хорошее, и плохое. Но одно знала точно: Степан никогда не оставлял её одну с бедой.
Дети выросли, разлетелись. Теперь они с мужем, как сироты, волнуются за них ночами.
— Да чего это я ныть вздумала? — спохватилась Алина. — Сама-то вся в морщинах, да и вес лишний…
Степан во сне повернулся, обнял её крепко, как самое дорогое, поцеловал в макушку.
И на душе стало легко. Ведь так важно для женщины знать, что её любят. Что её слёзы вытрут носовым платком, а проблемы возьмут на свои плечи, называя при этом «моя девочка».
Утром Алина вышла на кухню.
— Проснулась, соня? — поцеловал её Степан. — Ты меня сегодня разбудила в шесть — мурчала, как наш кот Барсик.
— Храпела, значит? — ахнула Алина.
— Ну… Сопела носиком. Ты разве не знала?
— Нет, — тихо ответила она.
Вот так всегда: в чужом глазу соринку видим, а в своём и бревна не замечаем.
Может, стоит чаще смотреть в зеркало?
А все остальные проблемы решаются вместе.
Иногда — с помощью зонта.
