**Запись из дневника**
Сейчас сижу на кухне с чашкой чая, перелистываю фотографии в телефоне. Сорок лет — серьёзная цифра. Решил устроить настоящий праздник — с друзьями, коллегами, тортом из лучшей кондитерской в Питере. Впервые за годы захотелось отметить день рождения не скромно, а с размахом.
— Сережа, ты в своём уме?! — голос Людмилы Фёдоровны, моей матери, резко врезался в тишину. Она стояла в дверях кухни, держа в руках букет полевых цветов, сорванных у подъезда.
— Добрый день, мама, — не отрываясь от экрана, пробормотал я. — Чай в заварнике, садись.
— Какой чай! — она швырнула цветы в вазу. — Ты объясни мне, что за бред ты говоришь Насте про праздник? Сорок лет отмечать — к беде!
Я отложил телефон и посмотрел на неё. Мать стояла в своём вечном синем халате, купленном ещё при СССР, и смотрела на меня так, будто я предложил станцевать голым на Дворцовой площади.
— Это мой день рождения, — спокойно сказал я. — И я решаю, как его провести.
— Ты решаешь! — всплеснула руками Людмила Фёдоровна. — Сорок лет — чёртова чаша! Моя бабка говорила: «Отметишь сорок — жизнь пойдёт наперекосяк».
Я усмехнулся:
— Твоя бабушка, наверное, ещё про чертей в печке рассказывала. Времена другие.
— Времена?! — мама хлопнула кружкой о стол. — А Петрович с пятого этажа в прошлом году отмечал? Через месяц инфаркт схватил!
— Людмила Фёдоровна, — я встал и подошёл к окну, — Петрович тридцать лет водку литрами хлестал. При чём здесь день рождения?
— Умник! — её голос зазвенел. — Я не для того тебя растила, чтобы ты на такую… на такую стервозную попал.
Слово «стервозная» она выговорила с такой ненавистью, будто это было последнее ругательство в её лексиконе.
— И что в ней плохого? — повернулся я. — Работает, деньги зарабатывает, квартиру содержит…
— Содержит! — фыркнула мать. — Вчера зашла — пыль на полках, рубашки не глажены, а она в телефоне тыкает.
— Она работала. Удалёнка. Это называется карьера.
— Карьера… — мама отхлебнула чай. — А семья? А дети где?
Этот вопрос звучал каждый раз, как она переступала порог. А приходила она часто — чуть ли не каждый день. У неё был ключ от нашей квартиры, который я глупо выдал «на всякий пожарный» ещё в первый год брака. Пожар, видимо, так и не потушили.
Вечером Настя встретила меня у порога с напряжённым взглядом.
— Мама звонила, — сказал я, скидывая куртку. — Опять про эту дурацкую примету.
— Какая примета? — она стояла у плиты, помешивая борщ.
— Ну, что сорок лет праздновать нельзя. Говорит, к несчастью.
— Серёж, — Настя повернулась ко мне, — ты правда веришь в эту чушь?
Я пожал плечами:
— Не знаю. Но мать не просто так волнуется.
— Она много чего видела, — Настя с силой поставила половник на стол. — А я что, слепая? Хочу отметить как человек — с друзьями, с хорошим столом. Что тут криминального?
— Да ничего, — я сел за стол, — но зачем мать расстраивать? Можно скромно, вдвоём.
— Каждый год «скромно»! В этот раз хочу по-другому.
— Насть, — я потёр виски, — ну зачем лишняя морока? Гости, уборка, готовка…
— Готовкой займусь я!
— А мать?
— Что мать?
— Она же с ума сойдёт, если мы её не послушаем.
Настя швырнула прихватку на стол:
— Сергей, это МОЙ день рождения. Не твоей мамы. И решать буду Я.
Я уставился на неё, будто впервые видел.
— Ты что, на мать обиделась?
— Я не обиделась. Я устала.
— От чего?
— От того, что в собственном доме не могу чашку переставить без её одобрения. От её ежедневных визитов, нравоучений, советов, как мне жить.
Я молча ковырял вилкой котлету.
— Серёжа, — Настя села напротив, — я не прошу выбирать между мной и матерью. Просто поддержи меня в этом.
— Ладно, — вздохнул я. — Делай как знаешь. Но если что — я предупреждал.
Следующие две недели были адом. Мать приходила каждый день с новыми страшилками. То притащит вырезку из «Комсомолки» про зловещие приметы, то расскажет, как тётя Катя после сорокалетия сломала ногу.
— Сереженька, — говорила она, доедая наши конфеты, — ну послушай мать. Лучше сходи в церковь, свечку поставь.
— Мам, я атеист.
— Вот потому у вас и детей нет! — качала головой Людмила Фёдоровна.
Настя тем временем заказала торт, купила продукты, разослала приглашения. Друзья, коллеги, даже сестра из Москвы собиралась приехать.
За день до праздника мать устроила последний натиск:
— Сергей, — схватила она меня у подъезда, — запрети жене этот балаган! Ты мужик или тряпка?
— Мам, она взрослая.
— Взрослая! В сорок лет должна умом жить! Деньги на ветер, гостей зовёт… А кто убираться будет? Она же даже борщ не так варит!
— Мам, хватит.
— Не хватит! Нормальная жена дом ведёт, детей рожает, мужа слушает. А твоя… карьеристка!
Я промолчал.
В день рождения Настя встала рано. Квартира благоухала свежей выпечкой, стол ломился от закусок, в холодильнике стоял огромный торт.
Я ушёл на работу, вернулся к началу праздника. Гости уже толпились в гостиной: Лёха с работы, Стас с гитарой, даже бабушка Насти приехала.
Вдруг дверь распахнулась. На пороге стояла Людмила Фёдоровна в своём «парадном» синем платье.
— Мама? — я опустил бокал. — Ты же сказала, что не придёшь…
— Передумала, — бросила она, окидывая гостей ледяным взглядом. — Пришла поздравить.
Настя замерла у стола.
— Ты нас не звала, — сказала мать, беря бокал. — Но я всё равно скажу тост.
Она подняла стакан:
— За именинницу! Хотя и отмечает она день рождения против всех правил. Но что поделать«Сорок лет — это только начало», — сказал я, поднимая бокал, и впервые за много лет почувствовал, что сам выбираю, как мне жить.
