Ксения Игоревна сидела на кухне, листая фото в телефоне. Сорок лет — серьёзная дата. Она решила устроить настоящий банкет, позвать друзей, коллег, может, даже заказать торт в любимой кондитерской. Впервые за много лет ей захотелось отметить день рождения не скромно, а с размахом.
— Ксюш, ты что, рехнулась? — голос Нины Семёновны врезался в тишину квартиры как топор. Свекровь замерла в дверном проёме, сжимая в руках букет петуний со своего балкона.
— Добрый день, Нина Семёновна, — Ксения не отрывала взгляда от экрана. — Садитесь, чайник только закипел.
— Какой чай! Ты объясни, что за чушь ты нашему Вове наплела про праздник? Сорок лет отмечать — к беде!
Ксения медленно положила телефон и посмотрела на свекровь. Нина Семёновна стояла в своём привычном сиреневом кардигане, который носила уже лет пятнадцать, и смотрела на невестку так, будто та предложила плясать голышом на ВДНХ.
— Это мой день рождения, и я решаю, как его провести, — ровно сказала Ксения.
— Решаешь! — всплеснула руками Нина Семёновна. — Все знают: сорок лет не празднуют! Моя прабабка говорила: отпразднуешь — жизнь в трубу пойдёт.
Ксения усмехнулась:
— У вашей прабабки, видимо, много чего было в голове. Но времена другие.
— Времена, времена… — свекровь подошла к плите, налила чай в свою любимую кружку — ту самую, которую Ксения терпеть не могла, потому что та притащила её из своей хрущёвки и поставила в их шкаф без разрешения. — А ты в курсе, что у Марьи Ивановны с пятого этажа дочь сорок лет отметила? Через неделю работу потеряла!
— Нина Семёновна, — Ксения встала и подошла к окну, — её уволили за прогулы, а не потому, что она торт съела.
— Умничаешь! Вечно умничаешь! — голос свекрови зазвенел. — Я сына растила не для того, чтобы он под каблуком у такой… у такой продвинутой сидел.
Слово «продвинутая» прозвучало как оскорбление.
Ксения повернулась к ней:
— А что в этом плохого? Я работаю, деньги зарабатываю, быт организую…
— Организуешь! — фыркнула Нина Семёновна. — Вчера зашла — пыль на комоде, рубашка Вовы не глаженая, а ты в ноутбуке что-то печатаешь.
— Я отчёт делала. На удалёнке. Это называется работа.
— Работа… — Нина Семёновна отхлебнула чай. — А семья? А очаг? А внуки где?
Этот вопрос звучал каждый визит. А визиты были ежедневные — у свекрови был ключ от их квартиры, который Вова выдал «на всякий пожарный» ещё в первый год брака. Пожарный случай, видимо, длился уже восьмой год.
Вечером, когда Вова вернулся с работы, Ксения знала — разговор будет тяжёлым. Муж был усталый, хмурый, и первое, что он сказал, скидывая куртку:
— Мама звонила. Говорит, ты там что-то неадекватное с днём рождения затеяла.
— Что именно? — Ксения помешивала борщ на плите.
— Ну, это… празднование сорокалетия. Мама говорит, это к несчастью.
— Вова, — Ксения повернулась к нему, — ты правда веришь в эту дремучую чушь?
Вова пожал плечами:
— Не знаю. Но мама не просто так переживает. Она жизнь повидала.
— ПовИдала, — повторила Ксения. — А я разве нет? Мне сорок, я хочу отметить это с друзьями, с хорошим столом. Что тут криминального?
— Да ничего, — Вова сел за стол, — но зачем маму нервировать? Можно скромно, в кругу семьи.
— Скромно мы отмечали каждый год. В этот хочу иначе.
— Ксюш, — голос Вовы стал заискивающим, — ну зачем тебе лишние хлопоты? Гости, уборка, готовка…
— Готовку беру на себя. И уборку тоже.
— А мама?
— А что мама?
— Она же расстроится, если мы проигнорируем её совет.
Ксения поставила кастрюлю на стол громче, чем планировала:
— Вова, это МОЙ день рождения. Не твоей мамы. И решать буду я.
Муж уставился на неё, будто впервые увидел:
— Ты что, на маму обиделась?
— Я устала.
— От чего?
— От того, что в своём доме я не могу выбрать даже занавески без её одобрения. От того, что твоя мама ведёт себя как хозяйка в моей квартире. От того, что каждый мой шаг обсуждается.
Вова молча ковырял вилкой котлету.
— Вов, — Ксения села напротив, — я не прошу выбирать между мной и мамой. Прошу поддержать в том, что касается моего праздника. Разве это много?
— Ладно, — пробурчал он. — Делай как знаешь. Но если что — я предупреждал.
Следующие две недели стали адом. Нина Семёновна приходила ежедневно, каждый раз с новыми страшилками. То притаскивала вырезку из газеты «ЗОЖ» про вред праздников, то рассказывала, как соседка Таня после сорокалетия сломала ногу.
— Ксенька, — вздыхала она, наливая себе их чай и доедая их печенье, — ну послушай меня, как родную. Отмени этот шабаш. Лучше в храм сходи, свечку поставь.
— Нина Семёновна, я атеистка, — терпеливо отвечала Ксения.
— Вот именно! Без бога в душе, а туда же — гулянки устраивать!
Но Ксения готовилась. Заказала торт, купила продукты, разослала приглашения. Подтвердили тридцать человек — коллеги, друзья, даже сестра из Питера обещала приехать.
За три дня до праздника Нина Семёновна предприняла последнюю атаку:
— Вовочка, — сказала она сыну, когда он зашёл к ней после работы, — ты должен запретить жене это безобразие. Ты ведь мужчина или как?
— Мам, она взрослая, — устало ответил Вова.
— Взрослая! В сорок лет умные о детях думают, а не о пьянках! Ты посмотри — деньги на ветер, гостей натаскала… А кто убирать будет? Она же целый день на работе, домом не занимается!
— Мам, хватит.
— Не хватит! Ты мой сын, я обязана тебя вразумить. Жена у тебя непутевая, Вова. С первого дня я это видела. Не нашего она роду.
— Мама!
— Что «мама»? ПравдуОна вышла из подъезда, ощущая лёгкую дрожь в коленях, но с твёрдым пониманием, что с этого момента её жизнь будет подчиняться только её собственным правилам.
