**Дневник Ольги Дмитриевны**
Сегодня с утра перебирала фотографии в телефоне. Сорок лет — серьезная дата. Решила устроить настоящий праздник: пригласить друзей, коллег, заказать торт в любимой кондитерской. Впервые за много лет захотелось отметить день рождения не скромно, а с размахом.
— Оля, ты в своём уме? — голос Галины Степановны ворвался в тишину кухни, как скрип несмазанной двери. Свекровь замерла в дверях, сжимая в руках пучок петрушки со своего огорода.
— Добрый день, Галина Степановна, — не отрываясь от экрана, буркнула я. — Чай в заварнике.
— Какой чай! Ты мне лучше объясни, что за ерунду ты Вадиму наговорила про праздник? Сорок лет отмечать — плохая примета!
Я медленно опустила телефон и взглянула на неё. Свекровь стояла в своем вечном коричневом кардигане (носила его с тех пор, как я её знаю) и смотрела на меня так, будто я предложила плясать голой на ВДНХ.
— Это мой день рождения, — спокойно сказала я. — И отмечать его буду, как хочу.
— Как хочешь! — всплеснула руками Галина Степановна. — Все знают: сорок лет празднуют только дураки! Моя бабка говаривала: «Отметишь сорок — беда на порог».
Я усмехнулась:
— Ваша бабушка, наверное, много чего говорила. С тех пор времена изменились.
— Времена! — фыркнула свекровь, наливая чай в ту самую треснувшую кружку, которую притащила из дома и поставила в наш шкаф без спроса. — А помнишь тётю Любу? В прошлом году отметила сорок — через месяц кот сдох.
— Галина Степановна, — встала я, подошла к окну, — кот сдох, потому что ему было двадцать лет. А не из-за дня рождения.
— Умничаешь! Вечно умничаешь! — голос её зазвенел. — Не для того я сына растила, чтобы он связался с такой… прогрессивной.
Слово «прогрессивная» она произнесла, как диагноз.
Я повернулась:
— А что плохого в том, что я хочу жить по-современному? Работаю, деньги зарабатываю, дом веду…
— Ведешь! — фыркнула она. — Вчера зашла — пыль на комоде, рубашка Вадима мятая висит, а ты уткнулась в ноутбук.
— Я работала. Удалёнка. Это называется карьера.
— Карьера… — она отхлебнула чай. — А семья? А дети где?
Этот вопрос звучал каждый её визит. А визиты случались почти ежедневно. У неё был ключ от нашей квартиры, который Вадим вручил ей «на всякий случай» ещё в первый год брака. Случай, видимо, длился уже восемь лет.
— Мы с Вадимом стараемся, — опустилась я на стул. — Но пока всё идёт своим чередом.
— Сорок лет на носу, а ты всё в куклы играешь!
— Именно поэтому и хочу отметить. С друзьями, с вкусной едой, без ваших примет.
Галина Степановна шлёпнула кружку о стол, так что чай расплескался:
— Не позволю! С Вадимом поговорю. Он тебя вразумит.
— Вадим меня поддерживает, — соврала я, хотя муж пока даже не знал о масштабах моего плана.
— Посмотрим, — бросила она на прощание и хлопнула дверью.
Я закрыла глаза. Восемь лет. Восемь лет ежедневных поучений: как варить борщ («Свёклу отдельно, иначе цвет потеряет»), как гладить («Сначала манжеты, потом спинку»), как встречать мужа («Мужчина должен видеть на столе горячее»).
Сначала я спорила, потом отмалчивалась, но в последнее время терпеть это стало невыносимо. Особенно когда она начинала переставлять мои вещи или, как в прошлый раз, выкинула мои любимые тюльпаны, потому что «уже завяли» (хотя они только распустились).
Вечером Вадим вернулся хмурый. Первое, что сказал:
— Мама звонила. Опять ты что-то выдумала с днём рождения.
— Что именно? — помешивала я суп.
— Ну, это… празднование сорокалетия. Говорит, к беде.
— Вадим, — повернулась я, — ты в это веришь?
Он пожал плечами:
— Не знаю. Но мать просто так не говорит.
— Да, — вздохнула я. — Она много чего говорит. А мне скоро сорок, и я хочу отметить это красиво. С друзьями, без ваших суеверий.
— Да ладно, — он сел за стол, — но зачем мать расстраивать? Отметим тихо, вдвоём.
— Каждый год «тихо». В этот раз хочу по-другому.
— Оль, — голос его стал заискивающим, — ну зачем тебе лишние хлопоты? Гости, уборка…
— Уборку беру на себя.
— А мама?
— Что мама?
— Она же расстроится…
Я грохнула ложку о стол:
— Вадим, это МОЙ день рождения. Не твоей мамы.
Он уставился на меня, будто впервые увидел:
— Ты что, на неё обиделась?
— Я устала. Устала, что в своём доме не могу решать ничего. Что твоя мать ведёт себя, как хозяйка. Что каждый мой шаг обсуждается.
Вадим молча ковырял вилкой картошку.
— Поддержи меня, — тихо попросила я. — Хотя бы в этом.
— Ладно, — пробормотал он. — Делай как знаешь. Но если что — я предупреждал.
Последующие две недели Галина Степановна атаковала ежедневно: то притащит вырезку из газеты про «традиции предков», то начнёт рассказывать страшилки про соседку, которая после сорокалетия сломала ногу.
— Оленька, — приговаривала она, доедая моё печенье, — сходи в церковь, свечку поставь. А не то беда случится.
— Я не верю в приметы.
— Вот потому-то у вас с Вадимом и нет детей! — цыкнула она.
Я продолжала готовиться: заказала торт, разослала приглашения. Даже сестра Лена обещала приехать из Питера.
За три дня до праздника свекровь пошла в последнюю атаку:
— Вадик, — сказала она сыну, когда он зашёл к ней «на минуточку», — запрети жене этот цирк! Ты мужик или где?
— Мам, она взрослая, — устало ответил он.
— Взрослая! Деньги на ветер, гостей зовёт… А кто убирать будет? Она же целыми днями в ноутбуке сидит!
— Хватит!
— Не хватит! Жена у тебя непутевая, Вадик. Не наша.
— Мать!
Она замолчала, но взОна вышла на улицу, вдохнула морозный воздух и улыбнулась — сорок лет казались не концом, а самым настоящим началом.
