Ещё помню тот звонок ранним утром. Больница. Сердце ушло в пятки, ещё до того, как я подняла трубку.
“Елена Степановна?” — глухой голос на другом конце. — “Простите… Ваш супруг, Виктор… Его не стало.”
Ноги подкосились. Буквально вчера он целовал мне лоб, обещал вернуться к ужину. Я ждала до ночи, убеждая себя, что дело в пробках или срочной работе. Но не в этом.
А потом пришла другая боль. Горькая, запутанная.
Дело в том, что у Виктора был сын — Артём — от первого брака. Когда мы поженились, ему было 17. Я пыталась быть вежливой, но близости так и не возникло. Он изредка появлялся в нашем доме, и мне всегда казалось, что он свысока смотрит на меня. Я была младше Виктора, и в каждой его сдержанной улыбке читалось осуждение.
Но Виктор любил его. Этого хватало, чтобы терпеть.
После похорон Артём пришёл ко мне с рюкзаком.
“Мама выгнала,” — сказал он. — “Можно пожить у тебя?”
Я замерла. 38 лет, свежее вдовство, разбитое сердце и пустые карманы. Страховка ещё не выплатилась, доходов не было. Без Виктора дом стал как склеп — тихий, холодный. И я не могла принять угрюмого 27-летнего парня, который раньше даже не здоровался как следует.
“Прости, Артём,” — ответила я, стараясь не дрогнуть голосом. — “Сейчас мне не до гостей.”
Он не спорил. Кивнул — глаза пустые. Развернулся и ушёл.
Больше я его не видела.
Прошли годы. Я продала дом, переехала в маленькую квартиру, устроилась в библиотеку. Жизнь стала тихой и скромной. Были попытки отношений, но никто не мог заменить Виктора.
Иногда я думала об Артёме. Закончил ли учёбу? Нашёл ли работу? Но тут же гнала эти мысли. Он взрослый. Не моя забота.
А потом, через десять лет, всё перевернулось. С письма.
Конверт без обратного адреса. Внутри — один лист.
“Вы, наверное, меня не помните. Меня зовут Ольга. Я соцработник, курировала Артёма Викторовича после смерти отца. Он часто вспоминал вас.”
“Хочу сообщить, что Артёма не стало на прошлой неделе. Уснул и не проснулся. Сердце. Ему было всего 37.”
“Жизнь у него была трудная, но он никогда не винил вас. Говорил, что понимает ваше горе. Просто решила, что вы должны знать.”
Я часами сидела с письмом в руках. Пальцы дрожали. Сердце колотилось.
Артёма больше нет?
Он был таким молодым. Даже в своей угрюмой замкнутости — полным жизни.
А потом… чувство вины.
Душищее, невыносимое.
Не могла уснуть. Наутро обзвонила все возможные номера. Нашла Ольгу, упросила встретиться.
“Сначала жил в приютах,” — рассказывала она за чашкой чая. — “Потом устроился уборщиком. Тихий, никому не мешал. В кошельке всегда носил фото отца.”
“Виктора?” — переспросила я.
Она кивнула. “Говорил, что только он в него верил. До конца скучал.”
Горло сжалось.
“А… обо мне? Он что-то говорил?”
Ольга замялась. “Говорил, что жалел, что так всё вышло. Но не осуждал. Утверждал, что горе меняет людей.”
В ту ночь я рыдала, как не рыдала с похорон Виктора.
Через неделю Ольга позвонила снова.
“Артём оставил небольшую каморку в хранилище. Вещей мало, но… вам стоит это увидеть.”
Два часа пути.
Камера размером чуть больше шкафа. Внутри — пара коробок, несколько книг и тот самый рюкзак.
В рюкзаке — тетрадь.
Я села на холодный бетон и открыла её.
18 августа
Не пустила. Понимаю. Только папа умер. Я для неё — ходячее напоминание.
3 сентября
Устроился ночным уборщиком. Не фонтан, но стабильно. Коплю на комнату.
25 декабря
Первый Новый год без папы. Оставил цветы у их старого дома. Надеюсь, с ней всё хорошо.
22 марта
Сдал экзамены. Думал написать ей. Не стал беспокоить.
9 июля
Повысили до бригадира. Иногда представляю, как папа бы порадовался. Это помогает.
4 октября
Наверное, она уже всё пережила. Заслужила покой. Но мне бы хотелось попрощаться.
К последней странице слёзы размывали чернила.
Как я могла не видеть?
Думала, что защищаюсь… а на самом деле отвергла того, кого любил Виктор. Того, кто просто хотел быть рядом.
Я организовала скромные поминки.
Просто служба в церкви. Позвала Ольгу, пару его коллег, людей из приюта. Сказала несколько слов и зачитала отрывки из его записей. Люди плакали.
Он оставил след в большем числе сердец, чем я думала.
Позже, стоя на кухне с тетрадью в руках, я прошептала:
“Прости, Артём. Я не знала. Надо было попробовать.”
Это не вернуло его. Но стало началом чего-то нового.
Исцеления.
Через пару недель я пришла в приют для подростков. Стала слушать их истории. Следила, чтобы никто не чувствовал себя лишним.
Это было меньшее, что я могла сделать.
Иногда мне снятся Виктор и Артём.
Они вместе, смеются. Артём уже не тот замкнутый парень — он сияет. Нашел покой.
А Виктор оборачивается ко мне и улыбается.
Будто говорит: “Ты поняла правду. И любить — никогда не поздно.”