**Дневник. 20 июля.**
Тёмным осенним вечером, когда за окном лил дождь, а воздух был пропитан сыростью, я осознала: в моём животе живёт сын. Не глист, не случайный гость, а именно он — мой мальчик. И с этого момента я посвятила себя его выращиванию.
Пичкала себя витаминами, глотала рыбий жир, хоть он и вызывал отвращение. Но сын, казалось, смеялся надо мной: через пять месяцев мой живот раздулся, как пляжный мяч, а внутри постоянно что-то шевелилось и икало. Я носила его с гордостью, принимала поздравления и мандарины — ела их с кожурой, сладко улыбаясь.
По вечерам мы слушали Вивальди, икали в такт «Времён года»… А потом началось странное.
На шестом месяце я вдруг выловила из аквариума камушек, покрытый водорослями, и… облизала. Не я хотела — сын приказал.
На седьмом — ела сырую гречку килограммами. Он явно потешался.
На восьмом — влезала только в бабушкин халат и клетчатый комбинезон, превративший меня в жену Карлсона. Выбора не было — сын диктовал.
На девятом я уже не видела своих ног, определяла время суток по его икоте, ела водоросли, гречку, мандарины с кожурой, активированный уголь, косметическую глину, жевала сигаретные фильтры и банановую кожуру.
Не стригла волосы — баба Нюра с первого этага пророчила, что стрижкой укорочу ему жизнь. Не поднимала руки, чтоб пуповина не обмоталась. Никому не давала пить из своей кружки. Впихивала в себя свечи с папаверином — хоть и не всегда туда, куда нужно.
Я купила ему всё: коляску, кроватку, памперсы, ванночку, зелёнку, вату, бутылочки, соски, пелёнки, одеяла, манеж, велосипед, чепчики, костюмы… Возила горшок по квартире, гладила пелёнки с двух сторон, а мама втихаря звонила психиатру.
Сын должен был родиться с 12 по 25 июля.
Двенадцатого я собрала сумки: в одной — тапки, гель, шампунь, расчёска, носки, жетоны для таксофона. В другой — пелёнки, памперс на 3 кг., распашонка, голубой чепчик, конверт с заячьими ушками, уголок с кружевом, соска-слоник.
Тринадцатого — поставила сумки у кровати.
Четырнадцатого — купила прогулочную коляску, переложила в неё горшок.
Пятнадцатого — муж сбежал в другую комнату.
Шестнадцатого — объелась рыбьего жира и застряла в туалете на два дня.
Девятнадцатого — с утра захотелось плакать. Я села в кресло под торшером, достала «Тетрис» и, всхлипывая, проигрывала уровень за уровнем.
Через час зашёл отец. Посмотрел на меня, потрогал бороду, молча вышел.
Ещё через час приехала «Скорая».
Я вцепилась в мужа — он посинел и сел мимо стула.
Сын решил родиться.
В роддоме меня взвесили, осмотрели, сказали: «К полуночи будет».
Было семь вечера.
В лифте я разревелась. Нянечка пообещала не спать и лично отвезти нас в палату.
Меня оставили одну. Скучно. Сын молчал. Часы показывали восемь.
Пришли врачи:
— Схватки?
— Слабые.
— Воды?
— Нет.
— Шейка?
— На пять.
— Почему не рожаем?!
Все смотрят на меня.
Я икнула. Стыдно. Не знаю, почему не рожаю! Перестаньте смотреть!
И тут — тёплая лужа подо мной.
— РОЖАЮ!!!
Меня похвалили… и ушли.
Пришла акушерка:
— Боишься?
— Боюсь.
И тут меня затрясло.
— Завтра будешь бегать, как ошпаренная, — улыбнулась она.
Я хотела ответить, но боль пронзила позвоночник, дошла до коленей… Сын твёрдо решил появиться до полуночи.
Через три часа я лежала в поту, кусала руки, а кто-то убирал волосы с моего лица.
— Голова лезет… Позовите Елену Петровну…
ГОЛОВА?! ГДЕ?!
Руки потянулись вниз, но меня остановили:
— Куда лезешь?! Инфекцию занесёшь!
— Какого цвета волосы? — выдохнула я.
— Тёмные. Плохо видно.
— А глаза?
— Видны, — хихикнули в ответ.
Пришла врач.
— Вставай. Аккуратно, не сядь на голову. Теперь тужься!
Я тужилась так, что позвоночник трещал.
— Стоп! Не тужься! Голова вышла, теперь тельце само. Дыши!
Я дышала, как паровоз.
Хлюп.
Тишина. Пустота.
И вдруг — на живот положили что-то тёплое, скользкое, живое. ОНО ПОЛЗЁТ!
Я накрыла его ладонями.
СЫН… МОЙ СЫН!
Сердце стучало под пальцами.
— Ещё раз потужься…
Я послушалась.
Раздался крик. Врач наклонился:
— Ну, мамочка, посмотри, кто у нас?
Я улыбнулась до боли в губах:
— Сынуля…
Все засмеялись.
Мне положили его на грудь.
Он ползёл ко мне, тонко плача. Я прижала его, боясь раздавить. Слёзы капали на его макушку.
— Сын… Мой сынок… Кровиночка моя… Мой Андрюшка…
Имя пришло само. Мы хотели Никиту, но он — явно Андрей.
Я ждала тебя, малыш. У тебя есть дом. Там кроватка, горшок, игрушки. Там твой папа, бабушка, дедушка. Там тёплое одеяло и ночник-колобок. Тебе понравится.
На часах — полночь.
Меня вывезли в коридор, дали телефон.
— Папа… У нас сын. Ему уже полчаса. Маленький, красивый. Его зовут Андрюша. Мы ошиблись… Это не Никита. Это он. Наш мальчик.