Он был просто пацаном — веснушчатым, слегка неловким, с криво завязанным пионерским галстуком и глазами, которые смотрели на неё так, будто других девчонок на свете и не бывало. Весна только-только набирала силу. Во дворе школы подтаивали сугробы, а из земли робко выглядывали мелкие жёлтые цветочки.
— Это тебе, — пробормотал он, протягивая крохотный букетик. Мать-и-мачеху.
— Будешь моей женой? — прошептал он так тихо, словно боялся, что сквозняк унесёт его слова раньше, чем она их услышит.
Они не дружили, но иногда перекидывались парой слов. Он частенько ходил мимо её дома и каждый раз орал: «Любка!» — только чтобы помахать ей рукой.
Она рассмеялась — от неожиданности, от смущения.
Вокруг все одноклассницы хвастались букетами роз, кто-то таскал из дома гвоздики, у кого-то были огромные охапки тюльпанов. А у неё — вот эти странные, скромные цветы, которые никто не считал красивыми.
— Мать-и-мачеха?! — подружки фыркнули в ладошки. — Что, на нормальные цветы бабла не хватило? Фу! Как же бестактно!
Она промолчала, сунула букетик в портфель и убежала с девчонками. Не обернулась. Хотя очень хотелось. Но вдруг заметят?
Он больше не шатался под её окнами. Хотя она ждала — сама себе в этом не признаваясь.
Она стала обходить его стороной. Чтобы не услышать окрика и не встретиться взглядом.
Ей было стыдно за тот поступок. Если это вообще можно назвать поступком.
А потом он исчез.
Семья переехала в другой город. Она узнала об этом от тех самых подружек. Больше они не виделись.
Лишь иногда, в тёплые весенние вечера, ей чудилось, будто она слышит его голос: «Будешь моей женой?» — и видит эти жёлтые лепестки, нежные, как первые лучи мартовского солнца.
Годы пролетели.
Девчонка стала женщиной — красивой, уверенной, умной. Училась в художественной школе, потом в университете, и однажды попала на лекцию о русском фарфоре.
Преподаватель поставил на стол тонкую чашку с золочёным ободком и нежными жёлтыми цветами.
— Коллекция Гжели, серия «Весенние мотивы», 1970-е, — пояснил он. — Здесь изображена мать-и-мачеха. В старину её считали символом первой любви, нежной привязанности, которая не гаснет с годами. Такие цветы дарят редко — ведь если они подарены от души, их свет остаётся с тобой навсегда. Как прикосновение солнца к сердцу.
И вдруг у неё внутри всё сжалось. Перед глазами всплыло то утро: школьный двор, пацан с неловкой ухмылкой и его ладонь, сжимающая тот самый скромный букетик, который никто не оценил.
Она закрыла глаза и улыбнулась сквозь слёзы.
— Как ты там, в своём далёком городе…
И, глядя на чашку с жёлтыми цветами, она вдруг осознала: этот маленький сорванец когда-то подарил ей то, чего не смог больше никто.
Его букетик стал невидимой нитью, тянущейся сквозь годы.
И в этот момент ей показалось, что где-то далеко, за чужими домами и дорогами, он тоже пьёт чай — и вспоминает ту девчонку, которой когда-то протянул кусочек весны. Может… и у него чашка с мать-и-мачехой…
У кого-то — мать-и-мачеха. У кого-то — ромашка. А может, ракушка или гладкий камешек. То, что не повторить, не взвесить на весах и не купить ни за какие богатства…