**Чужой, но самый родной**
— Антонина Фёдоровна, да что вы! Так нельзя! — голос Сергея Николаевича дрожал от волнения. — Я ведь вам не родственник!
— А кто мне родственник? — резко поднялась женщина, сжимая в пальцах измятый больничный лист. — Сын, который звонит раз в год из своего Нижнего Новгорода? Или внучка, забывшая про бабушку напрочь? Ты вот уже пятый год заходишь каждый день, лекарства приносишь, продукты покупаешь, когда я без денег остаюсь!
Сергей Николаевич неловко переступал с ноги на ногу в коридоре. Высокий, сутуловатый мужчина под семьдесят, с седыми щетиной и усталыми, но добрыми глазами. Пришёл утром, как всегда, спросить, не нужно ли что купить, а тут такое…
— Но квартиру-то не на меня оформлять! Что люди скажут? Что соседи подумают? — он нервно мял в руках потрёпанную шапку.
— А наплевать мне, что думают! — Антонина Фёдоровна прошла в комнату, опустилась в кресло у окна. — Садись, чего торчишь, как столб.
Сергей Николаевич робко присел на край дивана. За окном моросил осенний дождь, капли стекали по стёклам, отчего в комнате казалось особенно уютно. На подоконнике цвели герань — её Сергей Николаевич принёс весной, сказав, что у него дома цветы гибнут, а здесь, глядишь, будут радовать хозяйку.
— Слушай внимательно, — Антонина Фёдоровна сложила руки на коленях. — Вчера была у врача. Сердце шалит, давление скачет. Говорит, в любой момент может… ну, ты понял.
— Не говорите так! — испугался Сергей Николаевич. — Вы ещё поживёте! Я помогу, как прежде. Лекарства новые есть, хорошие…
— Сережа, — тихо позвала она, и он вздрогнул. Она редко называла его по имени, обычно — по отчеству. — Ты понимаешь, о чём я? Страшно умирать одной. Очень. А с тобой — не так страшно.
Познакомились они три года назад в очереди в поликлинике. Антонина Фёдоровна стояла с направлением к кардиологу, тяжело дыша, держась за грудь. А он сидел рядом, ждал приёма к терапевту. Увидел, что ей плохо, подал воды из своей фляжки.
— Спасибо, родной, — прошептала тогда Антонина Фёдоровна. — Добрый ты.
Потом выяснилось, что живут в соседних дворах. Сергей Николаевич стал заходить, спрашивать про здоровье. Сначала раз в неделю, потом чаще. Она варила ему щи, он чинил сломанные вещи. Так и привыкли друг к другу.
У Сергея Николаевича была своя история. Жена умерла семь лет назад от инсульта, детей не было. Остался один в пустой квартире, где всё напоминало о прошлом. Всю жизнь проработал электриком, на пенсии жил тихо, незаметно.
А у Антонины Фёдоровны сын Дмитрий уехал в Нижний Новгород после университета, устроился там менеджером, женился, завёл детей. Сначала приезжал на праздники, потом реже. Звонил по большим датам, спрашивал о здоровье, обещал навестить, но не приезжал.
— Занят очень, — оправдывала сына Антонина Фёдоровна перед соседками. — Работа ответственная. Да и дети, жена…
На самом деле сын просто забыл. Не со зла — просто жизнь закрутила, и мать осталась где-то на краю его мира.
Внучка Лиза иногда присылала фото в соцсетях. Красивая девочка, но чужая. Бабушку почти не помнила.
— Сережа, а ты детей хотел? — спросила однажды Антонина Фёдоровна, когда они пили чай с пирогами на кухне.
— Мечтал. Но не вышло. Жена моя, царство ей небесное, всё лечилась. Потом поздно стало… Говорила: «Женись на молодой, заведи семью». А я как мог? Она у меня одна была.
Антонина Фёдоровна потянулась, накрыла его руку своей.
— Хороший ты, Сережа. Редкий.
Он покраснел:
— Да что там… Обычный.
— Нет. Обычные люди проходят мимо. А ты — нет.
Правда, Сергей Николаевич не умел оставаться в стороне от чужой беды. Во всём доме знали: если что сломалось — звать Сергея Николаевича. Бабушке Марии с третьего этажа кран течёт — он чинил. Молодой матери с пятого коляску украли — новую купил.
— Ты за всех в ответе, — говорила ему Антонина Фёдоровна. — Устанешь же.
— А как иначе? — удивлялся он. — Людям плохо.
Соседи уважали, но шептались: слишком добрый, чудак. А Антонина Фёдоровна понимала — таких людей мало.
Она и самá была непростая. Всю жизнь преподавала литературу в школе. Муж погиб рано, сына растила одна. А он вырос и улетел.
— Знаешь, что больнее всего? — призналась она как-то вечером. — Не то, что уехал. А то, что стал чужим. Звонит — будто с чужой тёткой говорит.
— Может, не умеет иначе? — осторожно предположил Сергей Николаевич.
— Нет. Просто не хочет впускать меня в свою жизнь. Стыдится, видно. Жена у него из интеллигентной семьи, а я — простая учительница из провинции.
— Дурак он тогда, — вдруг резко сказал Сергей Николаевич. — Простите, но дурак. Такую мать стыдиться…
Антонина Фёдоровна удивилась. Он редко кого осуждал.
— Мы с тобой из другого времени, Сережа. Раньше семья дороже была.
Теперь они сидели в той же комнате, и она снова завела разговор о завещании. Сергей Николаевич теребил шапку, не зная, что ответить.
— Послушай. Сыну квартира не нужна. Продаст — и всё. А ты тут жил бы, цветы поливал, кому-то помогал. Ты ведь такой.
— Антонина Фёдоровна… — тяжело вздохнул он. — Как это будет выглядеть? Скажут, я из-за выгоды приходил.
— А ты из-за выгоды?
— Да что вы! Просто… одиноко было. А с вами — тепло.
— И мне с тобой тепло. И страшно без тебя. Понимаешь?
Зазвонил телефон. Антонина Фёдоровна подняла трубку.
— Дима? — лицо её сразу смягчилось. — Сынок, как хорошо…
Сергей Николаевич слышал только её реплики, но понял — звонок формальный. Сын спрашивал о здоровье, рассказывал о работе.
— Когда приедешь? — голос её дрогнул. — На Новый год? Да, понимаю… дорого… дети…
Разговор длился минуты три.Они стояли у окна, уже не плача, просто молча держась за руки, и в этом молчании было больше понимания и родства, чем во всех словах, которые они могли бы сказать друг другу.
