**Любовь без права на близость**
Татьяна Львовна поправила белый халат и украдкой взглянула на часы. До конца смены оставалось ещё четыре часа, но усталость уже сковывала плечи, будто тяжёлый плащ. В коридоре неврологического отделения царила привычная суета: медсёстры мелькали между палатами, родственники шептались у столовой, потупив взгляды.
— Доктор Соколова, вас спрашивают, — прошептала медсестра Лариса, заглядывая в кабинет.
— Кто именно?
— Родственник пациента из девятой палаты. Кажется, Морозов.
Татьяна Львовна кивнула и отложила историю болезни. Морозов. Это имя заставило сердце сжаться, хотя она давно научилась прятать эмоции за маской профессионализма.
В кабинет вошёл высокий мужчина с проседью в висках и усталыми тёмными глазами. Владимир Морозов держал в руках пакет с яблоками и выглядел так, будто нёс на плечах невидимый груз.
— Добрый день, доктор. Как чувствует себя моя жена?
— Садитесь, пожалуйста, — Татьяна Львовна указала на стул. — Состояние Галины Сергеевны стабильное. Лечение даёт результаты.
Владимир провёл рукой по лицу, и на мгновение в его глазах мелькнуло облегчение.
— Слава Богу. Я так боялся… Когда её привезли, я думал, это конец.
Татьяна Львовна смотрела на него и чувствовала, как в груди разгорается знакомая боль. Боль, которая пришла полгода назад и не уходила, как назойливый осенний дождь.
— Владимир Иванович, ваша жена — сильная женщина. Инсульт был локальным, речь восстанавливается. Сейчас главное — реабилитация.
— Спасибо вам, — он посмотрел на неё так прямо, что она едва не отвела взгляд. — Галя говорит, что вы уделяете ей больше внимания, чем другим пациентам.
Татьяна Львовна потупилась. Да, это было правдой. Но не из-за профессионального интереса, а из-за стыда, который разъедал её изнутри, как ржавчина.
— Это моя работа.
— Всё равно спасибо. Можно я к ней зайду?
— Конечно. Только не утомляйте её разговорами.
Он поднялся, но не уходил, будто что-то держало его на месте.
— Доктор, можно задать вам личный вопрос?
Она напряглась.
— Слушаю.
— Вы замужем?
Воздух в кабинете стал густым, как сироп. Она знала, что это не просто вопрос. В его глазах читалось то же, что и в её сердце.
— Нет, — тихо ответила она.
— Понятно. Простите за бестактность.
Он развернулся к двери, но на пороге обернулся.
— Татьяна Львовна, я хотел сказать… Если бы обстоятельства были другими…
— Не надо, — перебила она. — Пожалуйста.
Он кивнул и вышел. Татьяна Львовна осталась одна, сжав ладони в кулаки, чтобы они не дрожали. За окном шумел ветер, гоняя по асфальту жёлтые листья.
Всё началось в прошлом октябре, когда Галину Сергеевну привезли с первым микроинсультом. Она быстро пошла на поправку, но её муж приходил каждый день — приносил домашние пироги, читал вслух, сидел у кровати, пока та не засыпала.
Сначала Татьяна Львовна просто отмечала про себя его преданность. Такое редко встречалось. Чаще родственники появлялись раз в неделю, а то и вовсе забывали о больных.
Но потом она стала ловить себя на том, что ждёт его шагов в коридоре. Что прислушивается к его голосу. Что задерживается у девятой палаты, когда он там.
А он, казалось, тоже стал замечать её. Спрашивал о лечении, благодарил, иногда заговаривал о книгах или погоде. Ничего предосудительного. Но чувства — они не спрашивают разрешения. Они приходят, как грабители ночью, и уносят с собой покой.
Галина Сергеевна выписалась через три недели. Татьяна Львовна думала, что всё кончено, и старалась забыть это странное тепло, которое разливалось внутри при мысли о нём.
Но в феврале случился второй удар. Тяжелее. Владимир стоял у реанимации, бледный, как бумага.
— Доктор, спасите её, — просил он, и в его голосе была такая мольба, что у неё сжалось сердце. — Мы вместе тридцать лет.
Тридцать лет. Целая жизнь. А у неё — пустая квартира, белые халаты и любовь, которой не должно было быть.
— Мы сделаем всё возможное, — пообещала она.
И делала. Консультировалась с коллегами, изучала новые методики, дежурила сверхурочно. Галина Сергеевна была не просто пациенткой. Она была женой человека, которого Татьяна Львовна полюбила без права на счастье.
Странная любовь. Без слов, без прикосновений. Они виделись только здесь, только из-за болезни. Но между ними висело что-то большее, что-то, о чём нельзя было говорить вслух.
— Татьяна Львовна, — голос медсестры вернул её в реальность. — Вас просит пациентка из девятой палаты.
Она глубоко вздохнула и пошла. Галина Сергеевна сидела на кровати, листая журнал. Несмотря на болезнь, выглядела опрятно — седые волосы аккуратно уложены, на губах лёгкий блеск.
— Доктор, присаживайтесь, — улыбнулась она. — Хочу поговорить.
Татьяна Львовна села, чувствуя, как холодеют пальцы.
— Как самочувствие? Голова не кружится?
— Всё в порядке. Говорю лучше, руки слушаются. Скоро домой.
— Это хорошо. Значит, терапия работает.
Галина Сергеевна отложила журнал и посмотрела на неё пристально.
— Доктор, можно я скажу вам одну вещь? Женщина женщине?
Татьяна Львовна почувствовала, как по спине побежали мурашки.
— Конечно.
— Вы красивая, умная, добрая. Почему одна?
— Не сложилось.
— А детей хотели?
— Хотела. Но время ушло.
Галина Сергеевна кивнула, будто поняла что-то важное.
— Мне шестьдесят, доктор. Я многое видела. И женское сердце понимаю лучше, чем медицинские карты.
Татьяна Львовна сжала руки.
— О чём вы?
— Я вижу, как вы смотрите на моего Володю. И как он смотрит на вас.
Тишина. Отрицать было бесполезно.
— Я не…
— Не надо. Я не злюсь. Он хороший мужчина. Естественно, что он нравится женщинам.
— Между нами ничего нет.
— Знаю. И не будет. ПотНо однажды весной, когда Галины Сергеевны не стало, а больничные коридоры опустели, их руки всё же встретились — не как врач и родственник пациента, а просто как два одиноких человека, нашедших друг друга среди печали и тишины.