Лидия Степановна замерла у подъезда, перехватывая дыхание. Сумки с продуктами врезались в пальцы, а подъем на четвертый этаж без лифта с каждым годом давался тяжелее. Семьдесят пять — возраст серьезный, хоть она этого и не признавала.
— Бабушка Лида! — голос снизу заставил её обернуться. — Дайте помогу!
На лестнице поднимался сосед со второго — Дмитрий, тот самый, что работает в IT. Вечно в наушниках, но манера держаться выдавала воспитанность.
— Не надо, — резко отрезала Лида, прижимая пакеты к груди. — Сама справлюсь.
— Да я же мимо всё равно иду! — Дмитрий потянулся к сумкам, но она резко отстранилась.
— Говорю же — не лезьте! Не калека ещё!
Парень замер, затем кивнул:
— Как скажете… — и быстро скрылся за поворотом лестницы.
Лидия Степановна проводила его взглядом. Нашёлся благодетель! Наверняка потом в чате соседском будет хвастать: “Вот, старуху с сумками выручил”.
Каждый пролёт давался с трудом. В сумках — недельный запас, чтобы лишний раз не таскаться. Но признаться в этом? Ни за что!
У двери она долго рылась в сумке — ключи, как назло, провалились на дно. Один пакет выскользнул, банка сгущёнки с грохотом покатилась по ступеням.
— Чёрт побери… — прошипела она.
Дверь напротив приоткрылась.
— Лидия Степановна? Всё в порядке? — выглянула Алевтина Петровна в стоптанных тапочках.
— Сама разберусь! — старуха стала на четвереньки, ловя убегающую банку.
— Да давайте я! — соседка выскочила на площадку. — Одна из магазина тащились? Звоните в следующий раз, вместе сходим!
— Отстаньте! — Лидия Степановна вскочила, прижимая банку к груди. — Не надо мне вашей жалости!
— Да какая жалость?! — Алевтина всплеснула руками. — Мы же по-соседски…
— Мне не нужна ваша забота! — почти закричала Лида, хлопая дверью.
В квартире пахло нафталином и старыми книгами. Она бросила сумки на кухне, опустилась на табурет. Пальцы дрожали — и от тяжести, и от ярости.
Что им всем надо? Жила же тридцать лет одна после смерти мужа. Никого не трогала. А теперь — то “помочь”, то “проверить”. Как будто она уже и не человек, а обуза какая-то.
Телефон залился трелью. “Светка из Питера” — высветилось на экране.
— Мам, как ты? — голос дочери звучал напряжённо.
— Как всегда, — Лидия Степановна нарочито бодрилась.
— Слушай, может, тебе помощницу найти? Татьяна у нас отличная, два раза в неделю…
— Я что, в богадельню проситься? — перебила она.
— Мам, ну что за слова! Просто хочешь же в театр ходить, книги читать, а не пол мыть…
— Я семьдесят пять лет сама справлялась — и дальше справлюсь! — телефон дрожал в её руке.
— Ты опять не в духе… — вздохнула Светлана.
— В духе! В своём духе! — она швырнула трубку.
Звонки начались через пять минут. После десятого гудка Лидия Степановна сорвала трубку.
— Мама! Я чуть “Скорую” не вызвала! — голос дочери дрожал.
— Жива ещё, — процедила старуха.
— Слушай, переехала бы к нам! Ваня в армии, комната свободна…
Горло сжало. Эти стены помнили её свадьбу, первые шаги Светки, долгие вечера с покойным мужем за шашками.
— Это мой дом, — прохрипела она. — Здесь я и умру.
— Да что ты такое говоришь?! — Светлана всхлипнула. — Я же просто…
— Не надо! — Лидия Степановна вырвала шнур из розетки.
Тишина. За окном детвора гоняла мяч, молодые мамы перекликались. Жизнь. А она — музейная экспозиция за стеклом.
Вечером обнаружила — кефир прокис. Ругаясь, натянула пальто.
Темно. Фонари мигают, как в дешёвом детективе. В “Пятёрочке” — толчея. Перед ней мать с ревущим младенцем.
— Уймите ребёнка! — фыркнула женщина сзади. — Люди стоят!
Бедняга покраснела, зашептала что-то малышу. Лидия Степановна неожиданно шагнула вперёд:
— Дайте я подержу.
— Вы… уверены? — девушка смотрела с недоверием.
— Внуков вырастила, — буркнула Лида, принимая тёплый комочек.
Ребёнок замолк, уставившись на неё синими глазами. Она машинально закачала его, замурлыкала:
“Спи, моя радость, усни…”
— Спасибо огромное! — молодая мать расплатилась, забирая малыша. — У вас есть внуки?
— В Питере, — коротко бросила Лидия Степановна.
Возвращаясь, услышала за дверью Алевтины:
— Гордая, как княгиня… Моя сестра так же — упала, шейку бедра сломала…
На кухне она долго смотрела в потемневшее окно. Там — её отражение: сжатые губы, морщины-мавзолеи, седина как снежная шапка на Эльбрусе.
Когда-то она любила устраивать застолья, коллегам по школе пироги носила. А потом… пенсия, одиночество, страх стать обузой. И злость — броня против жалости.
Телефон подключила сама.
— Мам! — Светлана захлёбывалась. — Я умираю от волнения!
— Прости, — прошептала Лидия Степановна. — Испугалась… что стала ненужной.
— Ты что! — дочь ахнула. — Мы просто…
— Знаю. Насчёт помощницы… Пусть приходит. И в Питер… может, на месяц.
Утром она поймала Алевтину у почтовых ящиков:
— Вчера… я некрасиво себя вела.
— Да ерунда! — соседка замахала руками. — Борщ сегодня варила, да пересолила…
— А я пирог пекла. Может, зайдёте на чай?
Когда снизу раздались шаги, Лидия Степановна выглянула:
— Дмитрий! Извините за вчера… Если не трудно — завтра сумки донести поможете? Пирогом угощу.
Парень улыбнулся:
— С удовольствием, бабушка Лида.
