Старая Дарья вытирала слёзы, текущие по её бледным, изборождённым морщинами щекам. Размахивала руками и бормотала что-то невнятное, словно маленький ребёнок. Мужики только чесали затылки, а бабушки, обступившие её, тщетно пытались понять, что случилось.
С самого утра Дарья, обезумев от горя, носилась по деревне, стучала в окна и рыдала. От рождения она была немой, да и умом, кажется, не от мира сего. Деревенские сторонились её, хотя и не обижали. Не зная, что делать, позвали Никиту — местного гуляку и балагура, единственного, кто заходил к старухе, помогая по хозяйству за ужин и бутылку самогона.
Когда он наконец явился, помятый и с похмелья, Дарья кинулась к нему, мыча и захлёбываясь слезами, отчаянно жестикулируя. Лишь он мог её понять. Когда она умолкла, Никита стал мрачнее тучи, снял шапку и посмотрел на собравшихся.
— Ну, говори! — крикнули из толпы.
— Валечка пропала! — сказал он о семилетней внучке старухи.
— Как пропала? Когда?! — ахнули бабы.
— Говорит, мать её ночью забрала… — прошептал Никита, сам напуганный.
В толпе поднялся гул. Женщины крестились, мужики закурили, нервно затягиваясь.
— Да как же покойница дитя увести может? — не поверил кто-то.
Все знали, что три месяца назад мать девочки, Настасья, утонула в болоте. Как и бабка, она была немой от рождения. Пошла с бабами за клюквой, да так и не вернулась. Отстала, заплутала, угодила в трясину… а крикнуть не могла. Лишь мычала, да кто услышит? Вот и осталась Валечка сиротой, тяжёлой ношей для старой Дарьи. Отца у неё не было — Настасья унесла эту тайну в могилу.
Шёпотом поговаривали: а не Никита ли отец? Ведь холостой, в дом к старухе ходит… Но тот только отмахивался — мол, не было ничего такого!
Дарья снова завыла и замахала руками.
— О чём она? — зашептали бабы. — Никита, ну?
— Говорит, что покойница каждую ночь к дому приходила. Дарья свечи ставила, кресты на дверях выжигала — оберегалась. А Настасья не унималась: стучала, в окна заглядывала, дочку звала…
Вот и этой ночью стояла под окном — бледная, глаза мёртвые, губы шепчут, Валечку манит. Старуха отгоняла девочку, но та всё равно подглядывала… А как Дарья задремала — покойница внучку утащила! — Никита вытер пот со лба. — Искать надо!
Мужики стиснули зубы и разошлись: кто за ружьём, кто за собаками. Даже Никита, отложив опохмел, побежал собираться.
Обшарили всю деревню, кладбище — без толку. Оставалось идти в лес, а там — в болото, где Настасья нашла покой. Перекурили и двинулись.
У самого леса нашли следы босых детских ножек. Псы залились лаем и рванули в чащу. Долго метались, будто их кто-то водил за нос.
К сумеркам собаки, выбившись из сил, рухнули на землю. Люди тоже еле держались. Лишь самые крепкие пошли дальше.
Надежда таяла. Никита, осторожно ступая, отбился от своих. Но болото он знал и шёл вперёд.
— Где ты, Валечка? — хрипло позвал он.
В ответ раздался карканье. Огромный ворон смотрел на него с сосны, глаза блестели. Никиту передёрнуло. Что-то в птичьем взгляде заставило его подойти ближе…
У корней дерева, свернувшись клубочком, лежала девочка.
— Валечка! — шёпотом позвал Никита.
Она открыла глаза.
— Живая! — обрадовался он, снимая рубаху, чтобы укутать её.
— Как ты здесь оказалась? — спросил он, не ожидая ответа. Ведь девочка, как и мать, была немой…
— С мамой пришла, — вдруг сказала она.
Никита аж подпрыгнул.
— Чудо какое! — Он подхватил её и заспешил обратно. — Ну-ка, скажи ещё что-нибудь!
— Мамка теперь жена болотного духа. Хотела меня забрать, но он не позволил.
— Кто?!
— Дедушка. Старый, сильный… Люди зовут его Лешим. Он мамку отругал: «Нельзя родное диОн сказал: «Живым ещё польза от тебя будет», коснулся моих губ — и я заговорила, а теперь знаю все тайны леса и знаю, что ты мой отец.
