Дневник Катерины Волковой
Сегодня стояла в белом перед зеркалом. Не верится, что всё так вышло. Платье село идеально – мама три недели каждую складку, бисеринку подгоняла. Красота эта теперь висит на мне, словно саван погребальный.
– Катюша, готова? – тётя Люда, мамина подруга, заглянула. – Гости собираются, кортеж подъехали.
– Готова, – солгала я, поправляя фату. – Тёть Люд, может, отменим? Как-то не по-людски всё это…
– Ох, что ты, родная! – всплеснула она руками. – Мама-то твоя сколько сил вбухала, сколько тысяч рублей! Гости собрались, стол ломится. А твой Глеб… – покачала тётя головой. – Сам дурак. Нечего было накануне удирать!
Вошла мама. Глаза красные, но взгляд решительный.
– Хватит, Катенька! Хныкать перестать! – твёрдо сказала она. – Не дам этому балбесу праздник испортить! Сыграем свадьбу! Пусть весь Самару видит, какая у меня дочь красавица!
– Мамочка, да это же смешно! Свадьба – и ни жениха! Молва какая пойдёт?
– А какая? – мама поправила мои серьги. – Скажут: Молодец Ирина Сергеевна! Не ревела в подушку, а всем показала – дочь её лучшей достойна! Вот что скажут!
Вздохнула. Мама в своём репертуаре – если решила, не переспоришь. Решила она вчера, когда Глеб позвонил, заявил, что к семье не готов.
– Представляешь, позор какой! – попыталась я вновь.
– Позор – это ждать всю жизнь недостойного! А мы покажем – и без них проживём! – развернулась мать к двери. – Всё, разговоры кончили. Пошли!
В зале человек сорок кучковалось. Родня, соседи, мамины коллеги. Перешёптывались, бросали сочувственные взгляды. Чувствовала себя персонажем абсурдного спектакля.
– Катюш, красавица ты наша! – подскочила двоюродная сестра Даша. – А где… ну то бишь… как ты?
– А вот как, – сухо ответила я.
Мама встала на импровизированную сцену, чокнулась бокалом о бокал.
– Дорогие мои! – объявила она. – День сегодня особый. Дочь моя Катя замуж выходит… за новую жизнь свою! За свободу от нестоящих людей! За счастье быть собой!
Воцарилась тишина. Кто-то смущённо кашлянул.
– Ира, ты сбрендила? – прошипела мамина сестра Таня.
– Напротив, мозги на место встали! – парировала мама. – Катя, иди сюда!
Нехотя подошла. Мама обняла меня за плечи.
– Вот она, красавица моя! Умница, рукодельница, золотые руки! А этот… Глебка… он её недостоин! Пусть все знают – мы не плачем, мы гуляем!
– Мам, хватит, – прошептала я сквозь зубы.
– Ни за что! – подняла мама бокал. – За дочь мою! За то, что прозрела вовремя, с кем судьбу связывать не след!
Гости нерешительно подняли бокалы. Кто-то пробормотал: «За Катю», кто-то молча отпил.
– Теперь за столы! – скомандовала мама. – Зададим жару!
Сев на своё место во главе стола, я увидела пустой стул рядом, перевитый лентами – гробовое молчание жениха. Зрелище было жалкое.
– Может, уберём стул-то? – предложила тётя Люда.
– Никоим образом! – отрезала мама. – Пусть видят, кого тут не хватает! Пусть выводы делают!
Подали салаты: оливье, селёдку под шубой. Ели в тишине, обменивались пустыми фразами. Атмосфера – как струна натянута.
– Чего приуныли? – встала мама. – Катя, расскажи, как вы с Глебом поругались!
– Мам, не надо! – взмолилась я.
– Надо! – стояла на своём Ирина Сергеевна. – Пусть все знают!
Взглянула на полный зал, на любопытные и сочувственные лица. И вдруг что-то во мне перевернулось.
– Ладно, – встала я. – Расскажу. Вчера звонит Глеб: «Передумал. Не готова ответственность брать, пожить для себя надо». А мы три года рядом! Три года планы строила, о детях мечтала!
Тишина повисла ещё гуще.
– И знаете что? – продолжала я, злость придавая сил. – Мама права! Довольно ждать, пока они милостиво нас осчастливят! Счастье я сама найду! Без Глеба, без любого мужика, что ценить не умеет!
– Вот так, доченька! – подхватила мама. – Женщина – сама себе барин!
– А я вот год назад от Степана ушла, – неожиданно вставила соседка тётя Валя. – Докучал капризами. Теперь спокойна, никто не помыкает!
– Молодец! – кивнула другая гостья. – А мой Денис считал – без него пропаду. Я квартиру продала, участок купила – помидоры выращиваю на продажу. Луч
Марина сняла фату, глядя на свое отражение в зеркале, и в её сердце наконец воцарился тихий, твердый покой – она поняла, что свобода не одиночество, а начало настоящей жизни, где главной героиней была она сама.
