Дневник.
Право ошибаться есть у каждого. Об отцовской любовнице узнала случайно: прогуляла школу с Маринкой, шли набивать татушки. Выйти в форме в ТЦ стыдно, забежала домой переодеться. Тянула джинсы, как в двери ключ провернулся. Застыла, балансируя на одной ноге, вторая застряла в штанине. Подумала – воры? Но услышала папин голос. Он с кем-то разговаривал.
“Заберу форму и сразу же, не могу сказать о тренировке, сумка же под кроватью…”
Ошиблась. Это не телефон. Диктофон. Минут через пять прозвучал женский голос:
“Дорогой, соскучилась жутко, скорее! Испекла твои пирожки с капустой, твои любимые. Остынут же! Целую крепко!”
Смысл донесся позже. Сначала узнала голос: тетя Галина Сергеевна. Папина коллега. Сестра маминой подруги, часто заходила. Нравилась: не как все взрослые, которые строят умных, не корчит из себя гуру. Веселая, любила отдыхать, современную музыку слушала, не то что родители с их заунывными романсами. И лишь потом сообразила: почему тетя Галя папе голосовушку шлет? Объяснение ужаснуло.
Ключ снова повернулся. Тишина. Опустилась на кровать, прокручивая услышанное. Не показалось. У отца связь на стороне. Как быть? Говорить маме? Как теперь относиться к нему? К тете Гале?
Не придумав ответа, помчалась к подружке. Та уже шлет смс: “Где?!” Ждали этот поход месяц! Выбирали эскизы, Маринка мастерски подделывала мамину подпись. Настроение улетело.
“Алин, да что с тобой?” – донимала подруга. – Чего киснешь? Решилась на тату? Я твой пропуск подмахну!”
Хотелось выговориться, разделить груз. Но такое – даже подруге не сболтнёшь. Сделала вид, будто из-за тату переживаю.
Две недели – кошмар. Ни уроки, ни гулянки. Маму обходит стороной, отцу грубит. Что делать – не знаю. Едва не выложила маме все, но она накинулась за двойку по химии. Переругались. Вечером мама пришла с моим обожаемым шоколадным эклером:
“Кисуля, прости меня, что наорала. Понимаю, непедагогично. Экзамены же! Хочу, чтоб у тебя жизнь была лучше…”
“Мамочка, да ладно, сдам я уже! Эклер этот… мой?”
“Конечно твой, мышка. Миримся? Терпеть не могу ссоры!”
Взяла эклер, чмокнула маму в щеку. Поклялась себе: никогда не причиню ей такую боль. Если из-за пустяковой ссоры так убивается, то что будет с ней, узнай все? Сделаю всё, чтоб она не узнала.
Стала невольной соучастницей отца: прикрывала его “задержки”, напоминала о семейных датах и маминых просьбах, отвлекала маму во время его звонков. А ему грубила, игнорировала просьбы, с трудом сдерживала слова, что накипели.
Потом вроде наладилось: отец дома вовремя, экзамены сданы, десятый класс. Страх забылся как ночной кошмар. Познакомилась с Артемом. Старше меня на два года. Первый курс юрфака, играет в рок-группе. Вечерами гуляли компанией, но чаще отставали от всех и шли вдвоем. Вот и вчера заговорились у фонтана, времени не заметили. Домой опаздывала. Понадеялась, родители не заметят, прокралась в комнату на цыпочках.
“Уф, пронесло”, – выдохнула.
“Алина?”
Не пронесло…
Мама заглянула.
“Что-то поздно, доченька”.
Ждала скандала. Но мама даже ждать внятного ответа не стала.
“Прости, задержались с девчонками. Мам? Ты как?”
Даже при свете лампы увидела: глаза красные, будто плакала.
“Все нормально. Скажи, а вы с отцом ничего не покупали ювелирного? Такое количество, думаю…”
Шестое чувство подсказало: торопиться нельзя.
“Ювелирки?”
“Чек попался… На сережки. Засомневалась…”
“Ах, да! Прости, забыла тебе сказать: попросила у папы денег на подарок Маринке ко дню рождения. Хотелось что-то особенное. Она ж ушки проколола! Слишком дорого, да? Прости, мам”.
Лицо мамы просияло.
“Что ты? Ну что ты? Не бери в голову! Просто… Молодец, что о важном помнишь! Вся в отца!”
Так мерзко врать! Решила: конец этому! Поговорить с отцом? Ужасно даже подумать. С тетей Галей… Пожалуй. Хотя слов не было, решила импровизировать.
Отец и тетя Галя работали в местной газете – он журналист, она главред. В детстве папа брал меня в редакцию, пройти было просто.
Нужен момент без
И теперь, глядя на багровую надпись «Любовь слепа», ставшую мрачным талисманом на её коже, Лизавета понимала: эта боль, пронзительная и жгучая, как свежие чернила под иглой, научила её молчать, страдать и не доверять никому — даже самой себе, и в этом сокрушительном одиночестве, среди руин собственных иллюзий, она будет жить теперь всегда, обреченная на холодную ясность и вечный страх новой ошибки, еще более страшной, чем первая.
Второй шанс на успех.
