Давно это было, ещё при Союзе. Помню, как матушка упрекнула меня: «Виктор, а спасибо ты сказать не догадался».
— Мам, да что ты опять завела! — раздосадованно буркнул я, не отрываясь от экрана. — Занят я, говорю!
— Заняток нашёлся! — Анна Семёновна шлёпнула мокрой тряпкой по столу. — Сорок скоро стукнет, а всё как мальчишка! Виктор, умоляю, съезди к бабушке Агафье Карповне. Жалуется она, сердце пошаливает.
— Встреча у меня, мам! Деловая! — Отвлёкся наконец. — Вечерком съезжу или утром.
— Завтра да утром… — Вздохнула мать, присев напротив. — Агафье Карповне уж за восемьдесят пошёл. И всё ты ей неугоден.
— Опять завела шарманку! — Вскочил я, телефон в карман. — Я хлеб насущный добываю, понятно? Не то что иные, всё на писку разводят!
Мамка вздрогнула от упрёка, но смолчала. Привыкла к моей колючести в делах семейных.
— Ладно, — негромко молвила. — Сама поеду. Машинка-то в гараже, а на автобусе два часа каждая дорога…
— И что? — Надевал куртку. — Так и поезжай. Или на такси, в конце-то концов!
— Дорого, Витенька. Пенсия скромная.
— Знаю, знаю! — Уже у двери. — Потом обсудим, а? Право спешу!
Дверь хлопнула. А мать так и осталась на кухне, где лёгкий дух борща — она варила для меня — ещё висел в воздухе. Даже не попробовал.
Подошла она к окошку, видела, как я усаживаюсь в свою новую «Волгу». Красавица-машина. Хвастался я ею перед приятелями. Бабушку же подвезти недосуг.
Достала Анна Семёновна потёртый кошелёчек, пересчитала рубли. До деревни Малые Селища на такси — не по карману. Остаётся автобус.
Поклала гостинцы для свекрови в сумку, платком замоталась. До остановки идти добрых минут пятнадцать. Шла неспешно, порою передышки делала. Сердце барахлило, а к врачам не обращастилась. То некогда, то средств жалко.
Полчаса прождала на остановке. Автобус пришёл битком. Анна Семёновна едва протискалась. Путь предстоял неблизкий, с пересадками. Молодёжь сидела в наушниках, уткнувшись в экраны. Места старушке никто не уступал.
Наконец добралась. Бабушкин домишко стоял на отшибе деревни, заросший сиренью да черёмухой. Открыла Анна Семёновна калитку, подошла к крылечку.
— Бабулечка! — окликнула, стучась. — Агафьюшка, я к тебе!
Дверь открылась не сразу. Агафья Карповна, свекровь Анны Семёновны, стояла на пороге, на клюку опираясь. Очень уж похудела старушонка со встречи позапрошлой.
— Анюточка! — Обрадовалась старушка. — Родненькая, как же я рада! Заходи, милая!
— Как ты, бабусенька? — Обняла её Анна Семёновна, в щёчку поцеловала. — Тоненькая совсем стала.
— Да что дела… — Провела в горницу. — Аппетитушка пропал. Да спать не могу. Всё боли да нутро тянет.
— А к фельдшеру ходила?
— Ходила, ходила. Старость, мол, не радость. Восемьдесят с хвостиком, куда спешить. — Усадила старушка гостью. — Чайку хочешь?
— С охотой. — Анна Семёновна достала из сумки свёртки. — Вот, привезла тебе борщику, котлет да пирожков с капустой.
— Спасибо тебе, родная! — Прояснилось у Агафьи в глазах. — А где же Витенька наш? Не видала давно.
Анна Семёновна поколебалась, наливая чай.
— Дел у него по горло, бабулечка. Работает не покладая рук.
— Понятно, — кивнула старуха. — Мужику работа не забава. Только вот… — Остановилась. — Ерему привезёт, да скучает старуха. Внучек ведь единственный.
— Знаю, бабусечка. Соскучился и он, да время не терпит.
— Эх, Анюта, — покачала головой Агафья Карповна.
Игорька вдруг пронзила острая мыль, что это самое простое “спасибо”, застрявшее у него в горле комком, теперь, когда родная бабушка смотрела на него такими любящими, прощающими глазами, он выговорить так и не сможет.
