Светлана Игоревна ловила своё отражение в туманном зеркале, поправляя пепельный костюм. Сегодня Кире стукнуло тридцать. Впервые за восемь ледяных зим они справляли этот день вместе.
— Мам? Готова? — голос Оксаны донёсся из преддверия. — Машина ждёт внизу.
— Сейчас, сейчас! — откликнулась Светлана Игоревна, но ноги словно приросли к полу.
Как переменилась Оксана! Раньше лишь спортивные штаны да кеды, теперь элегантность платьев, острые каблуки впиваются в память. Работает в иностранном представительстве, получает больше, чем Светлана Игоревна за весь трудовой путь. И выходит замуж за этого своего… Андрея.
— Мама! — нетерпение в голосе дочери стало резать слух.
Светлана Игоревна выдохнула туман и двинулась к двери. На пороге маячила дочь в платье цвета пыльной зари, с аккуратным пучком и лёгким намеком на краски. Красивая. Всегда была такой, даже когда в шестнадцать бросила школу, сбежав из дому.
— Ничего себе вид, — сухо отрезала Светлана Игоревна.
Оксана улыбнулась, но в глазах всполохнула тень.
— Спасибо. Ты тоже. Костюм тебе идёт.
В машине молчание растекалось густым сиропом. Оксана глядела в расплывчатое окно, а Светлана Игоревна думала о дорогах, что не свернули. Если бы дочь послушала её тогда. Не связалась с тем Виктором, который был старше на двадцать зим. Не умчалась с ним в Уфу, бросив школу, мечты, завтра.
— Помнишь мои слова? — не сдержалась Светлана Игоревна. — Добром не кончится. Наиграется – бросит.
Оксана повернула лицо, как луну из-за туч.
— Мам, не сегодня, ладно? День рождения же.
— Да я не порчу. Констатирую. Ведь была права?
— Была. И что? Застыть в вечном покаянии за глупость юную?
Светлана Игоревна съела слово. Хотела ли? Не ведала. Знало лишь сердце: восемь лет сна не знала, рисуя картины – где юная дочь, с кем? Звонила в участок, больницы, искала через весь свет. Первое письмо материализовалось лишь через полтора года – строки жирной ручкой: «Жива-здорова. Лена».
Ресторан оказался дорогим видением. За большим столом плывущие тени гостей: коллеги Оксаны, пару подруг, жених Андрей с родительскими силуэтами. Все встали, как марионетки, при появлении Светланы Игоревны.
— Моя мама, — представила Оксана.
Светлана Игоревна кивнула общему лицу и опустилась на указанный стул. Рядом – мать Андрея, женщина из дорогой ткани, годы пятьдесят пять на ней сидели легко.
— Чудесная у вас дочь, — прошелестела она. — Андрюша души не чает. Говорит, таких целеустремлённых редко встретишь.
— Целеустремлённой стала рано, — ответила Светлана Игоревна. — Слишком.
Мать Андрея уловила лед в голосе, перевела разговор. За столом плыл шумный сон. Оксана смеялась колокольчиками, рассказывала байки с работы, ловила поздравления. Светлана Игоревна сидела безгласно, изредка роняла слово в ответ, но смотрела сквозь дымку.
Вот дочь в объятиях Андрея, он шепчет ей в ухо что-то, она вспыхивает маком, смех её журчит. Парень хороший. Врач. Семья — глина чистая. Повезло Груше. Избежала ямы. Но могла бы и раньше устроиться, за человека под стать, если б слуха не глохла.
— Оксана, свадьба когда? — прозвучал голос подруги из тумана.
— Осенью, — ответила Оксана. — Только самые близкие тени.
— Жить где будете?
— Андрей купил трёшку в новостройке. С ремонтом мечты!
Светлана Игоревна невольно вызвала из памяти свою сталинку в две комнаты, где они жили до бегства. Там Оксана спала на тахте в проходной комнатёнке, жаловалась — тесно, уединения хочется. А мать твердила: кончай школу, институт, работа — тогда и жильё своё будет. Дочь ждать не пожелала.
— Детей? — не унималась подруга-призрак.
— Конечно, — Оксана переплела взгляд с Андреем. — Очень хочу малыша. Будь что будет. — Улыбнулась солнцем. — Буду матерью самой лучшей.
— Не сомневаемся, — кивнула мать Андрея. — Интуиция у тебя, Оксанушка, на людей — редкость
Валентина Петровна уснула и увидела во сне свою дочь шестнадцатилетней, но Лена была прозрачной, словно дымка, и держала на ладони маленький живой огонёк, который тихо сказал: «Я твой страх стать ненужной, а вот ей уже не страшно», — и огонёк рассыпался звёздочками, превратившись в алую рябину за окном старой квартиры.