– Опять этот мычащий магнитофон! – взвизгнула Нина Семеновна, треснув костяшками по чугунной батарее. – Полночь, а они сверху пляски бесов устраивают!
– Мамуля, уймись, – буркнула дочь Агриппина, не отлипая от экрана. – Завтра по струнке их пройдешь.
– Да все завтра да после! Месяц терплю этих… этих… – она замахала руками, выискивая крепкое слово. – Наркоманья какая поганая!
– Мать, сбавь тон. Катю разбудишь.
– И пусть просыпается! Знать станет, куда бабаська засунула её! – Нина Семеновна рванула окно нараспашку. – Эй, вы там, под самое небо! Осипнитесь!
Из окна третьего этажа высунулась кудлатая башка молодца.
– Бабуся, сама не ори! Слых глушишь!
– Какая я тебе бабуся, осёл беспашпортный! – взревела Нина Семеновна. – Сейчас Успенского вызову!
– Зови! – гаркнул парень и хлопнул окном.
Музыка взвыла еще пуще.
Нина Семеновна рухнула на диван, схватившись за грудь. Рукистиком трясло, дух захватывало. Агриппина наконец оторвала взгляд от телефона.
– Мамка, ты чего? Корвалолу капнуть?
– Капни… – прохрипела Нина Семеновна.
Агриппина принесла пузырек и воду. Мать проглотила капли и завалилась на подушку.
– Дошла, Груша. Совсем дошла. Прежде-то тишь была, как в церкви. Порядок. А теперь…
Она ткнула пальцем в потолок, откуда неслось отбивание дроби.
– Когда вселились-то? – спросила Агриппина.
– Месяц назад. Парочка. С виду как с иголочки. Встрешние в лифте, улыбочки. А на деле…
Нина Семеновна задохнулась. Наверху загрохотало, потом визг и хохот.
– От анонимщика, – процедила она. – Приличный человек в пятом часу спит.
Агриппина зевнула во весь рот.
– Мам, я пошагаю. Уже за полночь.
– Не бросай меня одну с этой шалавой!
– Мам, ну что я поделаю? У меня служба, Кате в гимназию. Сама разбирайся.
Агриппина собрала манатки и смылась. Нина Семеновна осталась одна в квартире, где каждый верхний скрип отдавался в сердце кинжалом.
Выудила из тумбочки записную книжицу, отыскала номер участкового Успенского. Молчит трубка. Набрала дежурку.
– Слушаю вас… – раздался голос со скукой.
– Здрассьте, Нина Семеновна Боброва с Морской. Соседи ведь ушат грохочут, спать не дают.
– Который час у вас?
– Да полночь с гаком!
– Занесем. Наш наряд подъедет при возможности.
– А когда это будет?
– Не скажу. Аврал тут.
Нина Семеновна шваркнула трубку, сжав кулаки. При возможности! А когда она, возможность-то? Завтра? Через год?
Подошла к окну. Улица – вымерла. Фонари мигают скучно. А в её крепости – шабаш! Музыка рвёт уши, топот, визг. И всем плевать!
Вспомнила былое. Тридцать зим в этих стенах. Видела, как соседей меняла, как внуки росли. Все друг друга-то знали, шапку ломали. После девяти – гробовая тишь.
А теперь… Шалопаи съехались шиш знает откуда, воображают цацьями. Родители, небось, в шелках, а воспитания – кот наплакал.
Сверху завелась новая песня. Нина Семеновна признала мотив – какой-то заумный, с воем и дробью. Стены ходуном от басов.
Не стерпела – снова к окну.
– Срубите радииво! – оранула что было сил. – Люди спять!
Ответа ноль. Музыка бушевала.
Нина Семеновна натянула халатик и вышла на лестницу. Поднялась этажом выше, дернула звонок. Долго могила, послышались шаркания.
– Кто там? – мужской голос.
– Поднижняя соседка. Отворяйте-ка.
Дверь приоткрылась на цепочке. В щелке – бабье око парня.
– Чего надо?
– Соколик, можно потишом? Уже поздненько.
– А кто мешает?
– Всех разбудили! Глухота у вас?
Парень фыркнул и уже драл дверь, но Нина Семеновна сунула ногу в щелку.
– Погоди! С тобой речь веду!
– Бабка, не конфликтный. Мы свои права знаем.
– Какие права? Весь подъезд в трепет вас вогнал!
– Не наши заботы. В своей берлоге что хочу, то и делаю.
Дверь захлопнулась. Нина Семеновна постояла, повесив нос, и спустилась восвояси.
Дома стало пуще. Музыка орала так, что штукатурка сыпалась, голоса добавились – видать, гости прибыли.
Нина Семеновна завалилась в кровать, натянув одеяло на голову. Бесполезно. Звук пробивал всё, в зубах звенело.
Поднялась, побрела на ку
И с тех пор в доме установилась идеальная тишина, хотя периодически по вечерам со второго этажа доносилось приглушённое бренчание гитары, а Валентина Петровна, к всеобщему удивлению и вечным байкам соседей по подъезду, порой сама напевала мотивчик из молодости, аккуратно постукивая тем самым молотком по батарее в такт – на всякий случай, поддерживая свою репутацию грозной Вальки, перед которой даже местные коты гуляют тихо, как мыши.