Кирилл резко отвернулся от окна, где наблюдал за потоком машин. “Мама, ну хватит уже! — его голос резал тишину. — Можно хоть раз не повторять одно и то же? Я уже всё объяснил сто раз!”
“Объяснил?!” — вскинула руки Любовь Романовна. — “Что ты мне объяснил? Что бросаешь нас ради чужой тётки с её детьми?!”
“Она мне не чужая! Варвара — моя жена! — сын сжал кулаки, голос дрожал от гнева. — И дети теперь тоже мои! Поняла? Мои!”
Юлия молча сидела за кухонным столом, вертела чайную ложку. Слезы беззвучно падали в остывший чай. Она не рыдала — слёзы текли сами, как ноябрьский дождь за окном.
“Твои?!” — мать закатила горький смешок. — “Да ты с ума сошёл! У тебя есть сестра, которая после аварии с палочкой ходит! Мать, что жизнь на тебя положила! А ты… променял на чужих людей!”
Кирилл опустился на угол дивана, провёл ладонью по лицу. Устал. Болела голова от этих бесконечных споров.
“Мам, попытайся понять. Мне тридцать два, я взрослый мужик. Имею же право на личную жизнь”.
“Личную жизнь? — Любовь Романовна присела напротив, ухватила сына за руки. — Кириллушка, родной, да какая же личная жизнь с разведёнкой и двумя чужими детьми? Ты молод, видный, с работой. Найдёшь девчонку помоложе, родишь своих…”
“Не хочу других детей! — Кирилл вырвал руки. — Артём и Соня — они уже мои. Артём вчера меня папой назвал. Слышишь? Впервые в жизни!”
Юлия всхлипнула, поднялась. Припадая на больную ногу, подошла к брату.
“Кирилл, а как же я? — прошептала она надтреснуто. — Ты ведь знаешь, без тебя мне не выжить. После больницы только на тебя и надежда. У мамы пенсия копеечная. Кто поможет, как не ты?”
Братское объятие. Кирилл прижал сестру к себе, погладил по волосам.
“Юль, я же не навек исчезаю. Перееду рядом. Помогать не перестану. Но теперь у меня своя семья”.
“Своя семья всегда была тут! — сорвалась Любовь Романовна. — Мы — твоя семья! Родная кровь!”
“Варвара ждёт ребёнка, — тихо выдохнул Кирилл.
Тишина. Лишь часы отсчитывали секунды да за окном шуршал дождь.
“Что т’ы сказал? — мать замерла, опускаясь в кресло.
“Варя в положении. Нашего малыша. Теперь понимаете, почему я не могу их оставить?”
Юлия вырвалась из объятий, смотрела на брата с ужасом.
“И… сколько?”
“Пятая неделя. Доктора говорят, всё нормально”.
“Господи помилуй… — мать закрыла лицо руками. — Что ж ты натворил, сынок? Что натворил?”
Тридцать лет Любовь Романовна проработала воспитателем в детсаду. Детей любила безмерно, но внуков от Кирилла видела иными — не от чужой разведёнки с двумя на руках, а от хорошей девчонки из приличного дома.
“Мам, да чего такого? — Кирилл присел рядом, попытался обнять. — Внука, глядишь, дождёшься. Неужто плохо?”
“От кого дождусь? — она отшатнулась. — От той, что уже раз замуж выскочила? Двоих уже родила? Да кто она вообще, откуда ноги растут?”
“Варя работает медсестрой в детском отделении нашей горбольницы. Женщина душевная. Дети у неё золото”.
“А отец их где? — не унималась мать.
“Пал на службе. Варьке было всего двадцать два, когда с двумя малышами осталась”.
“Ага, — кивнула Любовь Романовна. — Искала простофилю, чтоб кормильцем стал. И нашла”.
“Мама! — взорвался Кирилл. — Хватит! Я не дурак! Я взрослый человек, полюбивший женщину!”
“Любовь? — мать поднялась, заходила по комнате. — Что ты о любви смыслишь? Всё дома сидел, на работе пропадал, нам помогал. Баб не знал. Первая же и завернула тебя на понте”.
Юлия снова села за стол
Утром солнце и правда выглянуло из-за туч, и когда в дверь робко постучала светловолосая женщина с добрыми глазами и двумя детьми, притихшими за её спиной, Валентина Петровна, глядя на них в дверной глазок, на миг закрыла глаза, взяла себя в руки и открыла дверь, чтобы впустить в их жизнь эту новую главу.