Я считала, что обретла счастье…

Помнится, считала себя замужней женщиной…
Пока Таня пересчитывала сдачу у кассы, Коля стоял в стороне. А когда она стала укладывать покупки, он вовсе вышел на улицу. Таня вышла из магазина, подошла к Колюше, покуривавшему у входа.
— Коленька, возьми пакеты, — попросила она, протягивая мужу два тяжелых свертка.
Коля уставился на нее так, будто она пожелала чего-то вовсе несусветного, удивленно буркнув:
— А ты что?
Таня растерялась. Что сие означало: «ты что»? И зачем прозвучало? Мужик ведь всегда подмогнет. Да и как-то не по-людски, ежели баба ковыляет под ношей, а мужчина рядом фланирует.
— Колюш, поди глянь, тяжелые же, — ответила Таня.
— И что с того? — уперся Коля.
Видел же, что супруга закипает, но нести сумки из принципа не желал. Шагнул вперед быстрее, зная — за ним ей не угнаться. «Возьми пакеты»! Да не батрак я ей! Не подкаблучник! Я мужик! И сам решу, нести ли мне что! Не надорвется, сама потащит! — зрело в мыслях Николая. Решил он сегодня супругу «поучить».
— Коля! Куда?! Пакеты возьми! — крикнула ему вдогонку Таня, голос дрогнув.
Пакеты и взаправду были неподъемными. Коля это знал лучше всех — сам обычно наполнял тележку в гастрономе. До дома в Сокольниках рукой подать, минут пять пешей ходьбы. Но с такой ношей путь кажется неблизким.
Брела Татьяна домой, слезы подступали. Надеялась, что Коля лишь пошутил, вот-вот вернется. Но нет, виделось ей, как фигура его все дальше уходит. Так и хотелось все бросить тут, на асфальте, но в каком-то оцепенении тащилась, будто мешок с картошкой.
Добрела до скамейки в подъезде, присела — сил идти не осталось. Хотелось рыдать от обиды и усталости, но сдерживалась — негоже на людях. А сглотнуть такое унижение было невмоготу: осознанно ее обидел! Вот до женитьбы-то был другим человеком — внимательным…
— Здраська, Танюша! — голос заставил очнуться.
— Здравствуйте, баба Дуся, — отозвалась Таня.
Евдокия Петровна, баба Дуся, жили этажом ниже. Она была крёстной Таниной покойной бабушки. Знала Танюшку с пеленок, да и после кончины бабки всегда помогала советами да делом в житейских неурядицах. Больше было некому — мать обосновалась с новым семейством в Питере, про отца же Тане и не помнить. Вот и стала старушка ей ближе всех.
Не раздумывая, Таня решила отдать продукты бабе Дусе. Не зря же тащила. Пенсия у старушки копеечная, и Таня частенько приносила ей гостинцы.
— Пойдемте, бабонька, провожу, — сказала Таня, подхватив злосчастные пакеты.
Войдя в кухоньку бабы Дуси, Таня сложила покупки на стол, объявив: «Ваше всё!». Узрев шпроты, печень трески, персики консервированные да прочие деликатесы, каких себе обычно не позволяла, старушка так растрогалась, что Тане даже стало неловко оттого, как редко баловала соседку. Поцеловались на прощание, Таня поднялась к себе.
Едва переступила пород, Коля вывалился навстречу из кухни, что-то жуя.
— Ну, и пакеты где? — словно невзначай поинтересовался он.
— Какие еще пакеты? — ровным голосом парировала Таня. — Те, что ты помог мне донести?
— Ай, ну брось ты! — попытался шутить он. — Обиделась, что ли?
— Нет, — спокойно ответила. — Просто выводы сделала.
Коля насторожился. Ждал крика, слез, упрёков, а тут такое ледяное спокойствие — внутри зашевелилась тревога.
— И какие ж выводы?
— Мужа у меня нету, — вздохнув, добавила: — Думала, замуж вышла… Ан нет, не за мужа я замужем, а за дурака.
— Не понял? — изобразил Николай величайшее оскорбление.
— А что тут непонятного? — спросила Таня, глядя ему прямо в глаза. — Мне муж нужен — мужчиной быть. А тебе, похоже, тоже, чтобы жена — мужчиной была. — Помолчав, добавила: — Тогда и тебе, выходит, муж нужен.
Лицо Коли побагровело, кулаки сжались. Но Таня уже шла в комнату — собирать его вещи. Коля упирался изо всех сил. Уходить не хотелось. Искренне не вязалось у него в башке: как из-за такой чепухи ломают семью?
— Да всё ж было хорошо! Подумаешь, сумки сама донесла! Что за дичь?! — возмущался Коля, глядя, как она небрежно швыряет его рубахи в чемодан.
— Свой чемодан, надеюсь, сам донесешь, — не слушая, отрезала Таня.
Понимала Т
Так и осталась она одна в своей тихой квартире среди старых бабушкиных фотографий, поняв наконец, что лучше одиночество, чем жизнь со швыряком и гордецом, чужим душе.