Две жизни моего супруга

— Опять ночь не ночевал, Степан, — голос мой ровный, ледяной. А внутри — будто кипятком ошпарило.
— Ты ж знаешь, Даш, в больнице завал полный, — оправдывался он. — Экстренный пациент…
— Пациент? — хмыкнула я. — А почему рубашка женскими духами благоухает? И в телефоне… Инстаграм в три ночи открывал?
Он молчал. Глаза в пол. Потом привычно переносицу потер, вздохнул тяжело, начал вилять.
— Объясню. Дословно. Только не заводись сейчас, ладно?
Я не завелась. Хотя рвалось наружу — кричать, швырнуть ему в лицо эту же рубашку, больно ткнуть его самолюбие. Но сдержалась.
В браке — девятый год. Всё как у людей: ипотека в рублях, сын в третьем классе, общий счёт, утренний кофе друг для друга. Но вот полгода этот кофе варю себе сама. Он или с утра по-раньше в «больницу» смотался, или поздно приходит. А то и вовсе «дежурит». А сердце чует: не герой в халате белом, а враг. И кто-то есть.
На кухне закипел чайник. Стояла у окна, смотрела, как сосед жену целует, уходя, дочку по головке погладил. И обида сжала горло: а мне? Почему мне не так?
Первые звоночки проморгала. Мастерски он это делал. Сначала геолокацию вырубил: «Телефон глючит». Вещи из ванной убрал: «Стерильность, хирург же». Телефон из рук не выпускал.
— Даш, ну не накручивай, — уговаривал. — Люблю же тебя. Какая другая? На тебя силы еле хватает!
Пока он под душем был, телефон его взяла. Пароль знал у нас даже кот. Но в мессенджерах — пусто. Либо почистил, либо где-то ещё переписывался. Инстаграм? Спорт да врачи-хирурги подписаны.
Но я не вчера родилась. Меня за нос водить?
«Коли правду не поймаешь — ищи того, кто её знает».
Решила, что знает её… его брат младший — Толик. С которым Степан вдруг частенько по вечерам «тусовался».
— Толик, привет. Есть пару вопросов.
— О, Даша! Все норм?
— Вчера со Степой виделся, да?
— Э-э… ну… типа да…
Ясно. «Типа».
— Толик, не надо «друг семьи», — отрезала. — Скажи прямо — он с тобой был?
— Нет, — выдохнул. — Прости, не могу прикрывать.
Замерла. Сейчас всё и вылезет.
— Значит, баба есть?
Он взгляд отвел.
— Ну… не совсем…
— Тогда что? — настаивала.
Замялся.
— Даш, тебе точно это надо знать?
Кровь ударила в виски.
— Говори. Здесь и сейчас.
— Он не просто с кем-то… У него там… в Жулебино, вторая семья. Женщина. И… сын. Три года ему.
Оцепенела. Как будто в вакууме. Онемела и оглохла сразу. Толик что-то лепетал, но слова — будто сквозь вату.
*Сын*. У Степана сын. Три года вранья. ТРИ ГОДА. А я Артёма по кружкам водила, Степе рубашки гладила, лазанью любимую его готовила, верила, что работа заела. Наивная дура. Жена-простофиля.
— Где она? — спросила без дрожи, без слёз.
— Даша… не делай глупостей.
— Где. Живёт? — в упор глядя.
Сдался.
— В Жулебино квартира. Снимает. Иногда тебе, мол, у меня остаётся — а к ним мчит.
— А она про меня знает?
— Конечно. Но… он ей сказал, что вы соседи. Ради сына вместе держитесь.
Держитесь? Держись сейчас, Степан! Всё внутри клокотало. Сдержалась.
Вечером на кухне как обычно ужин готовила. Артём уроки делал, я салат резала. Картинка как из рекламы «семейного счастья». Только я уже тут другой человек.
Степан пришёл — встретила поцелуем в щёку. Теперь только чтобы лицо предателя вблизи видеть.
— Дежурство как прошло?
— Выматало, — б
А этот папа Насти, Максим Сергеевич, потом пригласил меня в театр – и знаешь, впервые за долгие годы я почувствовала, что вот оно, настоящее начало, а не жалкое повторение пройденного, и папоротник, оказывается, цветет, как и положено счастливой женщине.