В церкви стояла густая, почти осязаемаяя тишина. Воздух пропитался ладаном, рыданиями и тоской, невыразимой словами. Люди сидели, склонив головы, каждый в своём горе. Время остановилось.
И вдруг — шаги.
Тихие, босые.
Мальчик лет шести поднялся с места. Движелся у него были неуверенными, но лицо — сосредоточенное, словно он внезапно повзрослел. Он молчал. Лишь шёл вперёд, пробираясь среди скамеек, пока не встал у самого гроба.
Стоял рядом, словно ожидая разрешения. Потом медленно, с усилием, приложил маленькое ухо к груди мамы. Тишина. Но он слушал. Будто за гранью молчания мог раздаться ответ.
Прошла минута. Или две.
Люди начали перешёптываться, кто-то всхлипнул. Внезапно он поднял голову. Глаза его распахнулись широко, в них плескался ужас, смешанный с детской верой. Он обернулся к людям, посмотрел прямо на батюшку и сказал:
— Она сказала: «Я не попрощалась с тобой…»
Все замерли. Даже свечи, казалось, затрепетали.
Женщина с задней скамьи упала в обморок. Кто-то уронил молитвослов. Батюшка шагнул к мальчику, но не успел заговорить — тот добавил:
— Она сказала, что ждёт меня… ночью.
Воцарилась мёртвая тишина.
Мальчика тут же увели, уверяя, что это игра воображения. Но той ночью никто не сомкнул глаз. А под утро…
Соседка снизу клялась, будто видела женский силуэт в трауре на лестнице, и за ним — мальчика.
С тех пор их больше не видели.
А гроб наутро оказался пуст.
Прошло трое суток после похорон. Дом, где жили мать с сыном, стоял заколоченным. Родные отказались от опеки — слишком страшно было им после того вечера. Слишком многое казалось… неправильным.
Мальчика звали Артём. Тихий, задумчивый ребёнок, он редко говорил после смерти отца. Только с матерьютерью. Они будто понимали друг друга без слов. Иногда, когда она засыпала, он сидел у её кровати, касаясь её руки — как талисмана.
Она была для него всем.
Когда она заболела, никто не думал, что конец настанет так скоро. За две недели она угасла. Не от старости, не от случая. Будто что-то вытянуло её — изнутри. Врачи говорили: сердце. Но мальчик знал — не только.
После похорон его поселили у двоюродной тётки. Той самой, что не любила мать Артёма и избегала его самого. Ночью она слышала его сонный шёпот. А однажды он резко сел на кровати и произнёс:
— Она у двери. Но не смотри, она не зовёт тебя.
Тётка вызвала батюшку утром.
Но священник, тот самый, что отпевал, побледнел, узнав, кто к нему обратился.
— С этим ребёнком… неладно, — вымолвил он. — Лучше не тревожить его. Молитесь. И на ночь окна запирайте.
На четвёртые сутки началась истинная жуть.
Кладбищенский сторож, старый Семёныч, вбежал в церковь перепуганный.
— Гроб пуст! Её там нету! Ни тела, ни платья… будто и не было!
Батюшка пошёл проверить лично. Плита не тронута. Замки целы. Гроб закрыт. Но внутри…
— Ничего.
К вечеру по селу поползли страшные истории. Люди шептались, будто мать Артёма не умерла, а ушла туда, откуда возвращаются. В полночь дети слышали женский голос за ставнями. Кто-то видел в огорде огородде женщину с длинными волосами, шепчущую:
— Где сынок?..
Тётка в ужасе выставила Артёма. Просто оставила его на крыльце приюта при храме и ушла, не оглядываясь.
Старый настоятель, отец Григорий, поместил мальчика в келье рядом. Он многое повидал, но этот случай…
— Здесь древнее зло замешана, — сказал он тихо, глядя в глаза Артёму. — Ты её голос слышишь?
Мальчик кивнул.
— Каждую ночь. Зовёт. Говорит, что ей холодно, и что у нас дело осталось незавершённое.
— Какое дело? — спросил священник.
Артём задумался. Потом прошептал:
— Она клялась, что будет рядом всегда… даже за чертой.
На седьмую ночь, как верит народ, души тех, кого вырвали из жизни не по воле, могут вернуться.
Отец Григорий знал это. Поэтому не спал.
Церковные часы пробили полночь.
За окном поднялась вьюга. Свечи в кельях гасли одна за другой, будто чья-то рука дула на них.
И в тот миг Артём исчез.
Дверь кельи была заперта изнутри. Ни следов, ни звука, ни раскрытых окон. Просто — нет его.
Священник с факелом бросился в храм.
Там, коленопреклонённый у пустого алтаря, сидел мальчик.
Перед ним стояла она.
Вся в чёрном, волосы до плеч, лицо мертвенно,
Она протянула к нему прозрачную руку через дымку свечного воска, и стены древней часовни зазвенели тонким хрустальным звоном исчезающих теней.