— Ну, в этот раз надеюсь, надолго? Погостите подольше? Полиночка! Чего молчишь?
— Светлана Сергеевна, с юбилеем еще раз! Берегите здоровье! Как Дмитрий и я решим с отпуском, сразу позвоним.
Полина быстрее бросила трубку.
«Боже, — подумала она, отодвигая телефон, — и беседа вежливая, и свекровь любезна, и повод радостный… а каждая секунда давила».
Ехать к свекрови в отпуск — мечтавшемся годами! — Полине не хотелось. Миллион мест лучше их дачи под Владимиром. Робко намекала мужу: может, сменить маршрут? Но Дмитрий стоял насмерть. Так воспитан: старших чтить. Не порадовать родителей визитом — неприлично.
* * *
— Полень, я их раз в год вижу! Хочешь, чтоб внуки забыли про бабушку с дедушкой в другом городе?
— Митя… как сказать помягче… Может, эти поездки только тебе нужны?
— О чем ты? — Дмитрий нахмурился.
— Твои родители привыкли жить вдали от нас. Не страдают. Все им прекрасно и так.
— С чего вдруг такое?
— Оттого, что в переписке мама просит лишь фото Степана или видео Мирона. Не интересуется, как они, как учатся, не болеют ли. Ей важны картинки для соседок. А трудности наши — мимо.
— Не согласен. Живем далеко. Не могут с Прохором посидеть, в сад сводить. Будь рядом — иначе.
— Знаешь… Моя мама за тридевять земель. Но приходит, как по щучьему велению. Вспомни: сколько раз за год брала больничный, брала билет на поезд и мчалась по первой просьбе? Твои родители не таковы.
— Да, теща золото. Марине Петровне благодарен. Наша палочка-выручалочка.
— Именно. К ней приезжаем — она с мальчишками: гуляет, купается, в мяч гоняет. Любит, они отвечают. Теплота семьи.
— Поля, что ты хочешь? Люди разные. Твоя мама — живчик. Мои — постарше, другого склада. Не ездить теперь?
Полина закусила губу, сдерживаясь. Решила не молчать.
— Мне там плохо. Детям тоже. Неуютно.
— Как?! Дача роскошная, комнаты отдельные, чистота. Чего не хватает?
— Есть поговорка: «Мягко стелет, да жестко спать». Это мое состояние у свекрови.
— И молчала? Мне казалось, вам всем там легко. Проведать стариков, отдохнуть вам… Что не так, Полень?
— Все. Едва вваливаемся в дом — рушится их спокойный, идеальный мир.
— Выдумываешь. Мнительность у тебя развилась.
— Митя, милый, ты там вечно занят: родителям помочь. А я вижу все. Ее колкие комментарии, недобрый взгляд отца. Неужели приятно? Десять лет в браке, а Светлана Сергеевна будто не может принять, что я твоя жена. Или нас вообще не жалует.
— Полина, что ты несешь! — Муж нервничал.
— Поедем. Но прошу: будь внимательней к происходящему. Тогда поймешь. Не будешь злиться, что я вредничаю.
Решили.
* * *
Следующие дни Полина сгребала вещи для семьи, а Дмитрий ходил хмурый. Слова жены задели.
Дорога к родителям занимала часа четыре. Полина старалась создать праздничное настроение: пела, смеялась с младшими. Понимала: мужу горько было её откровение. Но терпеть сил больше не было.
Слишком долго была “хорошей”: улыбалась, не отвечала на тычки свекрови и замечания детям. Конфликта боялась. Зря. Свекровь, почувствовав безнаказанность, пилила не уставая.
Дети шумят — Полина плохо воспитала. Дмитрий худой — Полина не кормит. Юбка короткая, не по годам. Светлана Сергеевна находила недостатки на ровном месте. Сегодня Полина решила: хватит.
— Здравствуйте, родные! — Свекровь улыбалась на пороге, казалось, искренне рада. — Заждались! Проходите!
Дмитрий бросил Полине укоризненный взгляд: видишь, как мама рада?
— Сынок, вещи бери сразу наверх. Бардака не надо.
Дмитрий послушно потащил чемоданы.
— Чего столько везете? Ты, Полина, вечно лишнее тащишь. Диминьке перетаскивать. Пожалела бы. Он и так пашет без отдыха, кормит вас. И кушает, вижу, плохо, опять осунулся.
— Светлана Сергеевна, ну что вы! — Полина громко ответи
На рассвете проснувшаяся Светлана Сергеевна обнаружила гробовую тишину в доме, лужицы от грязи на прихожей пустынно зияли на паркете, за окном хлестал ледяной ливень, а на кухне, вжимаясь в багровую скатерть, стоял одинокая стопка с терпкой горчицей внутри да полбуханки зачерствевшего хлеба — и лишь тревожное эхо вчерашней ссоры гулко отдавалось в пустых комнатах, будто вся семья испарилась в этом упорном дожде, оставив ее глотать комок обиды вместе с остывшим чаем, от которого вдруг потянуло такой безысходной горечью, что свекровь машинально потянулась к шкафу за старой бутылкой перцовки, замерла на мгновение с дрожащей рукой, потом резко захлопнула дверцу и уткнулась лицом в холодную скатерть, яростно вытирая предательскую слезу.