Ох, представляешь, звонит Оля свекрови на день рождения, а та ей: “Надеюсь, на этот раз не на три дня? Задержитесь подольше?” И молчит Оля в трубку. “Галина Петровна, еще раз с юбилеем! Не болейте!” – выпалила скорее и бросила трубку. Мурашки по коже. Вроде разговор нормальный, свекровь любезна, повод радостный, а ей с первой секунды хотелось сбросить.
Оле категориться не хотелось проводить свой долгожданный отпуск у свекрови. Мечтала о чем угодно, только не о подмосковной даче Галины Петровны. Намекала Диме, но он глух: родителей надо уважать, неприлично их не навещать. “Дим, я твоих родителей раз в год вижу! А хочешь, чтоб мы и в отпуске к ним не ездили? Дети забудут, что у них бабушка и дедушка есть!” – “Милый, а тебе не кажется, что эти поездки только тебе нужны?” – “О чем ты?” – Дима хмурится. “Да о том, что им и так хорошо. Бабушка в переписке только про фото внуков спрашивает – чтобы соседке похвастаться. А как их здоровье, учеба – ей неинтересно. Моя Таисия Ильинична – хоть в другом городе, но как Супермен: по первой просьбе больничный берет – и к нам мчится. Твои – ни разу не приезжали”.
“Ну, Таисия Ильинична – золото! Но люди ж разные. Мои старее, другие. Что, перестать ездить теперь?” Оля прикусила губу, но решила: “Мне там плохо, и детям. Неуютно никак”. – “Как так? Дача шикарная, комнаты отдельные!” – “Есть же поговорка: «Мягко стелет, да жестко спать». Вот про мои ощущения она”. Дима опешил: “Раньше молчала? Мне казалось, вам всем хорошо. Что не так?” – “Да всё! Как только вваливаемся – их уютный мир рушится. А ты вечно копаешься в грядках или сарай чинишь. А вот я вижу: колкие замечания матери, недобрый взгляд отца. Мне десять лет кажется, свекровь смириться не может, что твоя жена – я. А может, и нам она не рада вообще”. Дима нервничал. “Ладно, поедем. Но ты смотри внимательно вокруг. Тогда поймешь, что я не вредничаю”.
Дни сборов Дима ходил тучей. Дорога заняла часа четыре. Оля тщетно пыталась создать радостное настроение: пела, дурачилась с младшими (Кириллом и Тимофеем) на заднем сиденье. Понимала, что мужу неприятно, но терпеть кончилось. Раньше она все глотала – и улыбалась, и на колкости не отвечала. А свекровь, почувствовав власть, только сильнее пилила: дети шумные – Оля плохо воспитала, Дима худой – плохо кормит, юбка короткая. Надоело!
“Здравствуйте, родные!” – свекровь у дверей светилась. Дима укоризненно взглянул на Олю: мол, видишь, как рада? “Сынок, неси вещи сразу наверх. Чего бардак разводить”. Дима покорно потащил чемоданы. “Ну и зачем столько тащите? Не умеешь ты собираться, Ольга!” – голос свекрови стал резче. – “Диночка и так работает без выходных, чтоб вас прокормить, а тут еще грузы таскать! И худющий, видать, плохо ест”.
“Галина Петровна! – специально громово ответила Оля. – Дима хорошо ест! А похудел, как отец ваш! Вы своего мужа кормите? Вещей ровно столько, сколько нужно. Нас пятеро единственный. Мальчишки пачкаются, а стирать тут негде. Моя тут вина?” Свекровь остолбенела. Дима, спускаясь, все слышал. За столом дедушка громко пошутил: “Кирилл, Тимоша! Уже что-нибудь разбили? Бабуля вчера вазы от вас прятала!” Мальчишки притихли. “Мои дети у вас ничего не ломали! – отрезала Оля. – Не надо выдумывать”. Дедушка сморщился. Всю еду свекровь критиковала: “Кирилл, сиди ровно! Тимофей, веди себя прилично! Артём, аккуратнее кушай!” Наконец Оля не выдержала: “Да оставьте вы их! Дети! Терпимее надо!” Свекровь покраснела, но смолчала при Исторе.
Потом дети зашумели. “Ольга! Успокой своих! – взорвалась свекровь. – Шум невыносимый!” – “Дети, они и шумят! Представляли мальчишек степенными? Так только в кино! Еще неделю продлится. Поиграйте с ними –
Свекровь растерянно гладила холодный чайник и вдруг поняла огромную неприятную правду: если в её голубом фарфоровом серхизе на шесть персон никто больше не оставит случайно жирный отпечаток на чашечке, а резвые мальчишечьи голоса не нарушат идеальную тишину её утра — пустота этого дома станет её строгим и вечным приговором.
