Сегодня снова достала старую фотографию, вытерла пыль с рамки. Стоим мы в белых халатах — молодая, улыбающаяся, с коллегами. Как будто вся жизнь впереди тогда казалось, что стану прекрасным врачом, буду спасать людей, заслужу благодарность…
— Мам, ну сколько можно? — донеслось из коридора голосом дочери. — Убери уже эти снимки! Зачем себя терзаешь?
— Не твоё дело, Анечка, — буркнула я, но руки задрожали. — Иди посуду помой лучше.
Аня вошла, присела рядом на диван.
— Мамочка, прошло столько лет! Никто, кроме тебя, не помнит тот случай.
— Никто? — горько улыбнулась я. — А Зоя Ивановна? Вчера в магазине встретила — даже не кивнула. Специально отвернулась.
— Может, не заметила! Или очки забыла. Хватит себя изводить!
Поставила рамку на полку, отвернулась к окну. За стеклом — мелкий дождик, унылый как мои мысли. А ведь раньше я дождь любила, верила, что он плохое смывает…
Началось всё тридцать лет назад. Работала тогда участковым терапевтом в обычной поликлинике. Молодая, полная сил, старалась каждому пациенту помочь, по двенадцать часов засиживалась. Коллеги уважали, больные доверяли, заведующая меня хвалила.
Пришла как-то Тамара Семёновна Зайцева, бабушка пожилая. Часто жаловалась на сердце. Знаю: живет одна, без детей, врач для нее — единственная радость.
— Доктор, родненькая, — присаживаясь, причитала она, — сердечко совсем прихватило. Ночью не спала, думала — конец.
Прослушала стетоскопом. Ритм ровный, отклонений нет.
— Тамара Семёновна, все в порядке. Может, перенервничали?
— Да нет же! Боль — будто ножом режет! — старушка схватилась за грудь. — Может, укольчик сделаете? В больничку положите? Страшно одной дома!
За окном очередь копилась, времени катастрофически не хватало, а дома сынишка лежал с температурой. Устало потёрла виски.
— Я вас внимательно осмотрела. Сердце в порядке, давление нормальное. Примите валерианы, отдохните хорошо. Если хуже станет — сразу скорую звоните.
— Но, доктор…
— Извините, больных ещё много. Всего доброго.
Поднялась она медленно, взглянула на меня с надеждой… а я уже нового пациента звала. Вздохнула Тамара Семёновна и пошла к выходу.
О том визите сразу забыла. Дома сын болел, муж задержался, дел невпроворот. Назавтра прием, бумажки, суета.
Утром звонок из скорой:
— Марина Сергеевна? Ваша вчерашняя пациентка Зайцева Тамара Семёновна… Обширный инфаркт. До больницы не довезли…
Трубка выпала. Комната поплыла перед глазами. Не может быть! Вчера ведь сердце работало ровно…
— Мам, что случилось? — испуганно спросила маленькая Анечка.
— Ничего, доченька, ничего, — пробормотала я, а слезы сами катились.
В маленьком городе быстро узнали. Заведующая вызвала.
— Что там у вас с Зайцевой?
— Нина Петровна, обследовала я ее, все было в пределах нормы! Жаловалась только как обычно…
— Родственники жалобу в минздрав пишут. Утверждают — отказались госпитализировать.
— Какие родственники? Она же одна была!
— Племянница в области объявилась. Дама энергичная, в прокуратуре работает. Понимаю, врач вы хороший, но случай тяжелый. Будет разбирательство.
Разбирались долго. Вызывали меня в комиссии, объяснений требовали, карту изучали. Коллеги поначалу поддерживали, потом отдалились. Шёпотки в коридорах:
— Слышала, Марину Сергеевну могут лишить лицензии? — медсестра Валентина Степановна шепталась. — Говорят, бабушку слушать не стала, выпроводила.
— Да что вы! — другая коллега возмущалась. — Марина Сергеевна же внимательная!
— А вот может. Зоя Ивановна в очереди сидела — слышала, как старушка просила укол сделать, а Марина отказала.
Слухи обрастали небылицами: то пьяная была, то грубила, то и вовсе не осмотрела. Правда где-то в сплетнях потерялась.
Муж старался поддержать, но видел — меняюсь на глазах. Перестала спать, похудела, стала нервной. Дома молчала или плакала.
— Марина, может, к психологу сходить? — осторожно предложил он.
— Я не сумасшедшая! — вспыхнула я. — Я просто понять не могу… как так вышло? Ведь все же было нормально!
— Медицина не точная наука. Ты не виновата, что инфаркт случился.
— А вдруг виновата? Вдруг что-то упустила? Может, надо было госпитализировать?
Через полгода комиссия решила: врачебной ошибки нет, но рекомендовала быть внимательнее к пожилым. Формально оправдали, но репутация испорчена навсегда.
В поликлинике работать стало невыносимо. Взгляды коллег говорили красноречивее слов. Пациенты одни боялись идти, другие — нарочно записывались, чтобы на “ту самую врачиху” посмотреть.
— Нина Петровна, — попросилась я, — может, на другой участок? Или в другое отделение?
— Марина Сергеевна, понимаете, ситуация сейчас сложная. Подождите, пока уляжется. Время ле
И она стояла у окна, глядя на стучащие по стеклу капли, понимая, что эта тяжелая ноша вины, как промокший плащ, навсегда останется частью ее души.