День первый.
Я впервые увидела маяк в старой детской книжке — стоял одинокий, будто вырезанный из мрака, а вокруг бушевало море, чёрное, как смола. Прикоснулась к странице и прошептала: «Буду жить там». Родители рассмеялись. Бабушка промолвила: «Фантазёрка ты наша». А тётя Галина только фыркнула: «Бред. Лучше бухгалтером стань».
Так я и сделала. Поступила на радиофакультет — звучало солидно. Но сердце всё равно рвалось к воде. После пар рисовала маяки на полях конспектов, перечитывала Жюля Верна, слушала шторма в наушниках. А отпуск — только в Мурманск или Архангельск.
— Ну и блажь! — ворчала мать. — Все в Турцию, а она — в помойку какую-то!
— Мне нравится холод, — улыбалась я.
— Тебе семью заводить надо, а не по тундре шляться!
После института устроилась в фирму по обслуживанию навигации. Рутина: схемы, пайка, отчёты. Но однажды шеф сказал:
— Есть вахта. На Крайний Север. Посёлок рыбацкий, радиомаяк. Поедешь?
Кивнула, даже не задумавшись. Будто ждала этого всю жизнь.
— Там тяжело. Три месяца в глуши. Только маяк да старик-сторож.
— Поеду.
Дома — скандал.
— С ума сошла?! Мы тебя из деревни вытянули, а ты обратно в медвежий угол?!
— Это мой шанс, мам.
— Шанс замерзнуть как собака!
Отец молча курил у окна. Потом бросил:
— Пусть едет. На своей шкуре прочувствует.
Посёлок назывался Заозёрск. Пять домов, пристань, лавка и маяк на скале. Когда я вышла из вертолёта, ветер едва не сбил с ног. Море ревело, чайки визжали, небо нависало, будто свинцовое. А сердце — пело.
— Ты Настя? — Подошёл седой мужик в пропитанной солью телогрейке. — Я Семёныч. Сторож. Здешний домовой.
Засмеялся, взял сумку и повёл к домику у башни. Пахло дёгтем, хлебом и старыми книгами. На столе — керосинка, на полках — ракушки и потрёпанные томики.
— Вот твоя келья. Маяк — твой. Оборудование древнее, но держится. Поможешь?
— Помогу.
— В глазах вижу — справишься.
Сначала было трудно. Штормы, тишина, ночи без сна. Наладила аппаратуру, подружилась с местными — особенно с Фросей, хрупкой продавщицей из лавки.
— С тобой поговорить — будто чай с малиной выпить, — говорила она.
А я по вечерам сидела на ступенях маяка и писала дневник. Себе. В будущее. В прошлом остались только чужие ожидания. Теперь — только я.
Как-то пришла посылка. Письмо от матери:
«Ну и чудиха ты. Мы с Галей не понимаем, зачем тебе эта дыра. Но отец хвастается перед соседями. Приезжай, если передумаешь. Хотя бы пиши».
Вздохнула. Где-то внутри потеплело.
Прошло три месяца. Пора домой. Маяк стал родным. Семёныч обнял на прощанье:
— Возвращайся. Без тебя тут пусто.
В городе встретили холодно. Мать ковырялась в моих вещах, тётя Галина брюзжала:
— Одумайся. Вернись к нормальной жизни.
Но я уже знала — не вернусь. Решение принято. Моё.
Через полгода снова стояла у маяка. Шторм утихал. СемёСемёныч махнул рукой с крыльца: “Ну вот, а я уху сварил — как раз к твоему возвращению!” — и в тот момент я поняла, что наконец-то нашла то, чего так не хватало всю жизнь: не просто место, а людей, которые стали семьёй.
