Дом у края болота
Я стою посреди заросшего двора, по пояс в лопухах и крапиве, гляжу на покосившийся дом с облупившейся табличкой: «д. Глухово, ул. Лесная, 1». В воздухе витает запах сырости, прелого дерева и… воспоминаний.
В детстве я каждое лето проводила здесь у бабушки Евдокии — суровой старухи с седой косой и громким голосом. Она пекла пироги с брусникой, заваривала травяные отвары, умела толковать сны и заговаривать бородавки. «Здесь духи леса живут, — говорила она. — Коль с добром пришёл — не тронут». Я верила.
Теперь мне тридцать два. И я снова здесь. После десяти лет брака с Димой, ушедшим к стройной администраторше из спортклуба, и офисной работы, выжавшей меня, как тряпку, внезапно поняла: если не свернуть сейчас — будет поздно. И свернула. Прямо на эту просёлочную дорогу.
Дом достался от бабушки. Мама хотела продать его за бесценок местному егерю, но я отказалась. «Сама разберусь», — сказала. «Вечно ты со своими фантазиями», — фыркнула мать.
Первые дни я вычищала дом. С полов текла чёрная грязь, будто годы усталости стекали в ведро. Отдраивала печь, вытирала пыль с икон, выгоняла мышей. Ночью засыпала, укутавшись в бабушкину шаль. Снился дом — тёплый, живой. Будто бабушка обняла меня и прошептала: «Не бойся. Здесь твоя земля».
Через три недели в Глухово пожаловали гости: мама, тётка Люба и двоюродный брат Сергей.
«Мы тут подумали, — начала мать, брезгливо оглядывая крыльцо. — Раз бабушка на всех одна, значит, и дом должен быть общим».
«Ага, — козырнул Сергей, ковыряя подошву ботинка. — Тут бы охотничью базу сделать. Я уже договорился».
Я вытерла руки о подол и вышла на крыльцо.
«Добро пожаловать. Только базы тут не будет. Бабушка оформила дом на меня. Завещание у нотариуса».
«Оленька, не упрямься! — взвизгнула тётка. — Ты же одна, а Серёжа — семьянин! Ему нужнее!»
«У Сергея, если память не изменяет, три кредита и алименты. Это его трудности. А дом — мой. Точка».
«Ну посмотрите на неё! — закипела мать. — Живёт, как лесная ведунья, а на родню руку поднимает!»
«Руку поднимали вы, когда меня в детстве за варенье без спроса отшлёпали, — холодно бросила я. — А теперь, если не трудно, покиньте мой двор».
Родня ушла, громко хлопнув калиткой. Сергей, уезжая, специально задел её машиной.
Той же ночью под полом что-то скрипнуло. Потом ещё раз. Будто кто-то ходил в подполе.
Я спустилась с фонарём. В кладовой между досками зияла щель. Свет выхватил что-то блестящее. Я приподняла половицу. Под ней — завёрнутый в клеёнку ящик.
В ящике — пачка писем. Бабушкиных. Некоторые — мне.
«Если ты это читаешь — значит, решила остаться. Я знала. Здесь твоя сила. Помни: в этих стенах — твои корни, твоя кровь и правда. Хватит ли у тебя смелости быть собой? Не бойся. Ни болот, ни людей. Люди — страшнее».
Письма оказались дневником. Бабушка писала о снах, о духах, о родне, которую терпела, но не любила. И — о женщине по имени Вера, с которой жила когда-то в пятидесятые. «Мы звали друг друга сёстрами. Тогда иначе было нельзя». Я читала, и сердце сжималось. Неужели бабушка…
Через неделю в деревню приехала бригада реставраторов: женщина с синими волосами, дядька в спортивках и двое парней.
«Привет, я Катя, — улыбнулась синеволосая. — Ты писала про реставрацию фасада? Мы этим занимаемся».
Я кивнула. Они мне сразу понравились. Жили в палатках, пели у костра. Однажды вечером я прочла вслух бабушкины письма. Все слушали, затаив дыхание.
«Знаешь, — сказал дядька, — будто она через тебя говорит. Словно тут, рядом».
«Она и есть рядом, — усмехнулась Катя. — Мы же в Глухово. Здесь границы тоньше».
На следующий день приехал Сергей. Один. С бутылкой.
«Поговорить хочу, — буркнул. — Можно?»
Я молча пропустила его. Он сел у печки, осмотрелся, вздохнул.
«Не серчай. Мать меня подговорила. Мне-то и не надо. Да и чего я… сам не знаю. Город заел. Работа — дерьмо. Жена ушла. Ты хоть счастлива?»
Я налила ему чаю. Он вдруг расплакался.
«Я тут тоже бы… бабушка со мной пироги пекла. А мне казалось — не любит. А я даже попрощаться не успел».
Я молча достала альбом. На фото — Сергей лет семи, с ягодой в руке.
«Она всех любила. Просто по-разному. Теперь решай: ты мой брат или мой враг?»
Он ушёл. Бутылку оставил.
Осень в Глухово началась с заморозков. Болото затихло. Дом почти преобразился. Я пекла пироги, ко мне заходили соседи. В блоге я писала о ремонте, о письмах, о бабушке. И однажды получила комментарий:
«Здравствуйте. Я — внучка Веры. Та самая. Можно мы приедем?»
Приехали. Женщина лет пятидесяти с короткими волосами и её дочь. Привезли фото: бабушка и Вера — у этого же дома. Улыбаются.
«Она часто вспоминала вашу бабушку, — сказала женщина. — Говорила, что это была её настоящая семья. Мечтали уехать, но не смогли. В конце просила нас найти этот дом. Сказать — она её помнила».
Я сжала письма. Кивнула:
«Она тоже. Очень».
Сергей позвонил весной. Предложил помочь.
«Я теперь плотник. В Глухово остался. Тебя тут уважают. Ты не уезжай, ладно?»
«Не уеду. Здесь моё».
«И моё, видимо».
Я проснулась от кваканья лягушек. Вышла на крыльцо. Солнце пробивалось сквозь туман. Воздух был свеж и сладок. Я вдохнула — и почувствоваИ я поняла, что дом наконец-то обрёл покой — так же, как и я.