Скованная тишиной, оглушённая шумом
— Анастасия, я же просила — только наши! — Ольга Николаевна, стоя у плиты, резко развернулась к дочери, сжимая в руках деревянную лопатку. Голос её дрожал, но она сдерживалась.
Анастасия, не поднимая глаз, листала ленту на телефоне. Русые волосы были стянуты в небрежный хвост, а в уголках губ читалось раздражение.
— Мам, ну опять ты за своё? — фыркнула она, не отрываясь от экрана. — Пятьдесят лет — не шутка! Неужели просто чайку попьём и разойдёмся? Я уже всех предупредила.
— Кого это — всех? — Ольга замерла, лопатка в её руке дрогнула. — Настя, я чётко сказала: ты, Дмитрий, внуки. Ну, может, тётя Галина. Кто ещё?
Дочь наконец подняла глаза, закатив их к потолку.
— Да все, мам! Тётя Галя с дядей Витей, их Серёжа с Катей, бабуля Зина, мои подруги, соседи снизу. А ещё твои коллеги из института — сами напросились!
Ольга почувствовала, как кровь ударила в виски. Медленно положила лопатку на стол, вытерла ладони о фартук.
— Ты в себе? Полгода клянчила хоть один день без суеты! А ты мне тут банкет устраиваешь?
— Ой, мам, хватит ныть, — Анастасия встала, поправляя джинсы. — Люди хотят поздравить! Ты что, их в дверь выставишь? Расслабься, я всё улажу. Ты только торт испеки, ладно? Твой, с вареньем. Остальное на мне.
Ольга открыла рот, но дочь уже вышла, бросив на прощание:
— И не кисни! Это твой праздник!
Дверь захлопнулась. Кухня наполнилась гулом кипящего борща, а в раковине громоздилась гора немытой посуды. Пятьдесят лет. Она мечтала о тишине: семья, старые фотографии, плед с узором «павловопосадские розы». Вместо этого — толпа, гам, и, как всегда, вся работа на ней.
***
Эту «крепость» — двушку в «хрущёвке» с обоями в цветочек — Ольга Николаевна любила до дрожи. Здесь растила Настю, здесь пережила уход мужа, здесь научилась справляться одна. Кухня была её храмом: ситцевые занавески, стол с царапинами от детских ножей, полка с гжелью, собранной по крупицам. Каждый год на день рождения она пекла торт — с маком и сгущёнкой. Ритуал. Но в этот раз всё пошло крахом.
Настя огорошила планами «шикарного юбилея» две недели назад. Ольга пыталась сопротивляться, но дочь, как танк: «Мать, ты заслужила огни рампы! Хватит быть монашкой!» И Ольга, как всегда, сдалась. Не умела она перечить этой вылитой себе — такой же упрямой, но без её терпения. Теперь, за день до Х, она месила тесто, в то время как в прихожей уже громоздились ящики с «Советским шампанским» и коробки с чебуреками «на всякий случай».
К вечеру квартира превратилась в филиал рынка. Настя втащила гирлянды, шары и букет гладиолусов, занявший полкухни. Ольга, втискивая противень в духовку, старалась не думать, как завтра тут поместятся два десятка человек.
— Мам, ты где? — Настя ворвалась на кухню с подругами — рыжей Аллой и томной Ириной. — О-о-о, пахнет счастьем! Это тот самый торт?
— Да, — буркнула Ольга, не оборачиваясь. — Не трогайте — не остыл.
Подруги расселись за стол. Алла, с блистающими стразами на ногтях, тут же потянулась к миске с кремом.
— Оль, можно лизнуть? Обожаю твою сгущёнку!
— Лучше не надо, — Ольга повернулась, изображая улыбку. — Ещё не готово.
— Да ладно тебе! — Алла зачерпнула ложкой, облизнула. — Боже, тает во рту! Насть, твоя маман — волшебница!
Ольга стиснула зубы. Настя, не замечая, трещала с подругами, пока те опустошали миску. Когда они ушли, Ольга взглянула на дно посуды — и почувствовала, как в глазах закипают слёзы. Глубокий вдох. Новая порция крема.
***
Утро началось с ада. Ольга встала в пять, чтобы допечь торт и накрошить «Оливье». К девяти квартира гудела: Настя вешала гирлянды, а её Дмитрий ругался со складным столом в зале.
— Оль, где скатерть? — орал он, роясь в шкафу.
— В сундуке, под салфетками, — откликнулась она, шинкуя лук. — Осторожно — бабушкина, ручной работы.
Через минуту — треск. Ольга бросилась в комнату: Дмитрий держал располосованную ткань.
— Чёрт, прости, — виновато заулыбался. — Зацепил за гвоздь.
Ольга сглотнула ком. Это была не просто скатерть — её вышивала мать в блокаду. Кивнула:
— Ничего. Возьми синтетическую.
Вернулась на кухню. Внутри всё пылало, но она сжала кулаки. Сегодня её день. Не время для сцен.
К обеду набежали гости. Тётя Галя с дядей Витей притащили трёхъярусный торт, мгновенно затмивший её скромный. Бабуля Зина потребовала стул «без этих дурацких пружин». Коллеги-преподавательницы орали анекдоты про ректора, перекрывая музыку. А дети — внук Артём и племянница Соня — носились, как угорелые, опрокидывая вазочки.
— Оленька, где твой самовар? — ввалилась тётя Галя. — И селёдочка под шубой? Жрать охота!
— В духовке, — сквозь зубы ответила Ольга. — Самовар на балконе.
— А это твоё творение? — тётя ткнула в её торт. — Мило, но наш круче! За 5000 в кондитерской делали!
Ольга стиснула челюсти. Кухня стала проходным двором. Гости таскали еду, требовали добавки, роняли вилки. А Настя в зале принимала комплименты: «Да я всё устроила! Мама ведь трудится как пчёлка!» Ольга, перемывая посуду, чувствовала, как сжимается сердце.
***
К трём хаос достиг пика. Гости орали песни, дети визжалиОльга Николаевна взяла сумку, вышла в подъезд и, не оглядываясь, пошла к метро, твёрдо решив, что в этом году её день рождения наконец-то начнётся именно так, как хочет она.