Неугомонная
С самого детства Василиса грезила о том, чтобы стать врачом. Жила она с родителями в крохотной деревушке, а в школу каждый день бежала за три километра в соседнее село. Там и школа была, и поликлиника, и почта, и даже три магазина — целая цивилизация.
Школа стояла новая, просторная. Девчонка училась с азартом, всё схватывала на лету, сейчас как раз пятый класс заканчивала.
— Василиса! Вставай, чего разлёгся? — голос матери прогремел, как гроза. Татьяна только что вошла в дом с ведром парного молока, только что из-под коровы. — В школу проспишь! Я ж тебя будила, когда в сарай шла.
— Ой, мам, точно! — взметнулась Василиса, за две минуты умылась, впопыхах натянула платье, схватила портфель и вылетела за дверь, даже не позавтракав. Мать едва успела сунуть ей в руки пару горячих оладий.
Три километра — не шутка. Бежала, считая телеграфные столбы, бежала одна — все ребята уже давно ушли. Устала — перешла на шаг, отдышалась — снова рванула вперёд.
— Опоздаю… — сердце колотилось в груди.
Влетела в школу вместе с последним звонком, взлетела по лестнице на второй этаж и ворвалась в класс. Только уселась — вошла учительница, Тамара Ивановна, русский язык и литература.
— Василиса, ты что, как угорелая? — прошептала Ирина, соседка по парте. — Неужто проспала? С тобой такого раньше не было.
— Ага, — кивнула Василиса, и урок начался.
День прошёл как обычно. После занятий она с девчонками не спеша побрела домой. По дороге их нагнали мальчишки — толкались, смеялись, дурачились. Вместе веселее.
Дома никого не было. Ключ, как всегда, лежал под крыльцом. Разделась на пороге, зашла внутрь — и тут же застыла. Из маленькой комнатки донёсся надрывный, хриплый кашель.
— Кто это? — мелькнуло в голове. — Неужели домовой? Мать как-то рассказывала про них, но Василиса только смеялась — не верила.
Она шмыгнула в свою комнату, захлопнула дверь. Пока переодевалась, прислушивалась. Вышла на кухню — и снова тот же кашель. Мужской, глубокий.
— Папа на работе… Кто же это? — подойти побоялась, комната была завешена занавеской, издалека не разглядишь.
Наскоро перекусив, она выскочила из дома, надеясь встретить мать. Та разносила почту. Осмотрела улицу — никого. Сели на скамейку. Мимо шёл Миша, соседский паренёк, семиклассник.
— Миш! — крикнула она, махнув рукой. — Иди сюда!
— Чего надо? — подошёл, нахмурился.
— У нас дома кто-то кашляет. Я боюсь. Родителей нет.
— Кто кашляет?
— Не знаю! Утром никого не было, а сейчас — вот так. Давай вместе зайдём?
— Давай.
Вошли, прислушались — тихо. Василиса показала на занавеску. Мишка отодвинул её, они заглянули внутрь. На кровати лежал исхудавший мужчина, кожа да кости.
— Здрасьте… — выдавила Василиса из-за спины Мишки. — А вы кто?
— Здрасьте… — прохрипел он. — Геннадий… твой дядя.
Василиса не помнила никакого дяди Геннадия. Закрыли занавеску, вышли.
— Ну вот, дядя. Чего испугалась? Ладно, мне домой.
Когда вернулась мать, Василиса засыпала её вопросами.
— Это твой дядя, мой младший брат. Сидел… давно. Освободился, пришёл — весь больной. Ты его не помнишь, маленькая была.
Пришёл еле живой. Отец сказал: «Пусть живёт, оправится». Но я не знаю… Вряд ли выкарабкается.
Генка, младший брат Татьяны, в молодости был отпетым сорванцом. В шестнадцать с пацанами вломились в сельский магазин. В кассе денег не нашли, но унесли конфеты, печенье, сигареты и бутылку вина. Спрятались в лесу в старой избушке, напились. Поймали быстро. Генке дали три года, отбывал в колонии. Потом исполнилось восемнадцать — перевели во взрослую зону. Там ещё что-то натворил, срок добавили. И вот теперь вернулся — в двадцать пять, еле живой.
Василиса долго не могла уснуть, слушала, как дядя кашляет за стеной. Вспомнила про бабку Евдокию, сельскую травницу, что лечит все хвори.
— Завтра после школы к ней зайду, — решила она. — Может, травы какие подскажет.
На следующий день зашла к старушке.
— Здравствуй, бабушка. Помоги, дядя сильно болеет…
Евдокия усадила её, налила чаю, пододвинула пироги.
— Ну, рассказывай, дитятко.
Василиса всё объяснила. Старуха выслушала, поднялась, достала с полок свёртки и мешочки, что-то написала на листке.
— Вот, милая. Как заваривать, как пить — всё расписала. Подписано, не перепутаешь.
— Спасибо, бабушка!
Дома показала матери.
— Мам, смотри! От бабы Евдокии. Будем дядю Гену лечить. Я сама!
Татьяна лишь кивнула — не верила она в эти травы.
Каждое утро Василиса вставала раньше всех, заваривала сборы, ставила дяде на табуретку у кровати, объясняла, когда что пить.
— Ну, Василёк, неугомонная ты… — хрипел Геннадий, глядя на племянницу с благодарностью. Понимал — только она одна верит, что он выживет.
Она снова сбегала к бабке Евдокии, отчитывалась.
— Молодец, — кивала старуха. — Пусть потихоньку встаёт. Землю босыми ногами пусть топчет — силу берёт.
А Василиса поставила цель: вытащить дядю любой ценой. И он начал верить. Сначала сел на кровати. Потом свесил ноги. Потом встал. Шаг за шагом.
Конечно, фельдшер приходил, таблетки выписывал. Но Василиса знала — без её трав он бы не поднялся.
— Дядя Гена, вставай! — командовала она, вернувшись из школы. — Пойдём во двор.
— Ох, неугомонная… — смеялся он.
Лето. КаникуОднажды, когда Василиса пришла с работы в городскую больницу, где теперь лечила людей, она увидела на крыльце своего дома дядю Гену – крепкого, улыбающегося, с внуком на плечах, и поняла, что всё тогда, в детстве, было не зря.
