— Баба, тебе плохо? — участливый мужской голос вырвал её из оцепенения. Она подняла на незнакомца заплаканные, ничего не видящие глаза и… разрыдалась! Громко, не стесняясь прохожих, которые в испуге расступались.
Людмила уже не помнила, когда последний раз спала больше пяти часов. Её день начинался до рассвета и заканчивался далеко за полночь. Уборка огромной квартиры, готовка на троих (муж, сын, лежачий свёкор), стирка, глажка… А вечером — вторая смена: мытьё полов в бизнес-центре. На себя времени не оставалось.
Так получилось незаметно. Сначала свекровь, жившая этажом ниже, стала чаще «забегать на чаёк», оставляя после себя гору грязной посуды и ценные указания. Потом муж решил, что домашние дела — исключительно женская забота.
Сын, давно выросший, быстро усвоил правила игры. Даже начальник на подработке не стеснялся нагружать её обязанностями больных коллег, прозрачно намекая: «Не нравится — за дверью очередь». Людмила молча кивала и делала.
Когда-то, до замужества, она была талантливым кондитером. Её торты вызывали восторг. Но бесконечные семейные заботы, болезнь свекра, вечная нехватка денег заставили забыть о любимом деле и пойти туда, где хоть что-то платили за тяжёлую, неблагодарную работу.
Дочь давно вышла замуж и уехала за границу — помощи от неё не ждали, да Людмила и не жаловалась, лишь тихо радовалась её счастью издалека.
Усталость стала её вторым именем. Каждый вечер она буквально падала на кровать, проваливаясь в тяжёлый, безсоновный сон, чтобы через несколько часов начать этот безумный круг снова. Годы такой жизни не прошли бесследно.
Она давно перестала ухаживать за собой. Лишний вес, который муж насмешливо называл «медвежьим», тусклые волосы, стянутые в пучок, старый халат и вечно усталое, замученное лицо.
Людмила махнула на себя рукой, забыв, когда последний раз покупала что-то красивое, а не просто практичное. Муж, Александр, к этому моменту не просто потерял интерес — он смотрел на неё с плохо скрываемым отвращением.
Его замечания становились всё унизительнее, и недавняя насмешка про «олимпийского медведя» была лишь одной из многих. Он всё чаще пропадал вечерами, возвращаясь под утро с пустым взглядом и предательским запахом чужих духов.
Свекровь довершала картину. Её ядовитое шипение и жалобы сыну на «никчёмную невестку» стали ежедневным испытанием. Проходя мимо лавочки у подъезда, Людмила физически чувствовала её цепкий, осуждающий взгляд и слышала обрывки сплетен с соседками.
Было тошно и гадко, но сил спорить уже не оставалось. С каждым днём она всё явственнее ощущала себя не женщиной, не человеком, а просто функцией — безмолвной машиной для обслуживания чужих потребностей.
— Люда, ты на себя посмотри! — в ужасе воскликнула как-то школьная подруга при случайной встрече. — Да брось ты их всех, займись собой!
— Не могу, Оля. Семья — главное, — пробормотала Людмила, отводя взгляд. Но слова подруги попали прямо в сердце.
Развязка наступила внезапно. Измотанная до предела, Людмила уснула в автобусе, проехала лишнюю остановку. Вышла в незнакомом районе и пошла к метро через оживлённую улицу с летними верандами кафе.
И вдруг замерла. За одним из столиков сидел её Александр. Он сиял, как начищенный самовар, и нежно обнимал ухоженную блондинку, чьё платье, вероятно, стоило как три её зарплаты.
Мир вокруг померк. Ледяное кольцо сжало грудь, в ушах зазвенело… Собрав последние силы, она подошла.
— Саша?
Он обернулся. На его лице мелькнуло что-то похожее на испуг, но тут же сменилось раздражением. Блондинка презрительно оглядела Людмилу с ног до головы.
— Милый, кто это? — капризно протянула она.
И тогда Александр, глядя куда-то мимо Людмилы, выдавил:
— А, это… Да так, никто. С работы просто.
«С работы». Не жена, не мать его ребёнка, а просто «с работы». Он отрёкся от неё. Устыдился перед этой разряженной куклой. Это было хуже пощёчины.
Она развернулась и пошла, не разбирая дороги, шатаясь, как пьяная. В голове гудело: «С работы… с работы…»
— Баба, тебе плохо? — участливый голос снова вырвал её из ступора. Она подняла глаза на незнакомца — и разрыдалась. Громко, без стыда перед прохожими. Она плакала не из-за измены. Она оплакивала свою загубленную жизнь, разрушенные мечты, саму себя — ту Людмилу, которой больше не было.
Домой вернулась, как во сне. Молча прошла мимо шипящей свекрови. Открыла дверь своим ключом.
— Мам, ты мои носки постирала? В шкаф убрала? — донёсось из комнаты от 25-летнего сына. Он даже не спросил, почему она так поздно и отчего у неё опухшие глаза.
Завибрировал телефон. Звонил начальник.
— Люда, Петрова опять на больничном! Завтра к открытию — тут завал!
— Я не приду, — едва слышно ответила Людмила.
— Чего?! Ты в своём уме?! Я тебя увол… — она нажала «отбой» и сунула телефон в карман потрёпанной куртки.
Без единого слова собрала небольшую сумку с самым необходимым и вышла из квартиры, которая давно не была домом. Отправилась к матери. Первые две недели телефон не умолкал — звонил муж, сын, начальник. Но Людмила молчала. Она поняла: им нужна не она, а её функции — приготовить, убрать, подменить.
Она часами сидела на маминой кухне, уставившись в окно. И однажды к ней пришла кристально ясная мысль. Виноват не только муж, не только свекровь или сын. Виновата и она сама. Она позволила к себе так относиться.
Гнев нахлынул горячей волной. Она со всей силы ударила кулаком по столу. Старая кружка с дурацким сердечком, подаренная когда-то Александром, упала и разбилась вдребезги.
«Всё, — подумала Людмила, глядя на осколки. — Старая я умерла. Обратной дороги нет».
Прошёл год.
На улице стоял ясный летний день. Людмила сидела на
